Пир во время чумы. Николай Леонов

была просторная – этакая кухня-столовая. Хозяин расставил тарелки, разложил приборы. Достал из холодильника сыр и колбасу, бутылку водки, показал на нее Стасу.

      – По одной, чисто символически.

      – Знаю я вашу символику, – со смехом произнесла Мария, появляясь в кухне.

      На ней был джинсовый костюм, подчеркивавший тонкую талию и иные достоинства ее великолепной фигуры.

      – Стасик, рада тебя видеть, пропал, словно избегаешь меня.

      – Он тебя боится, – наябедничал Гуров.

      – Здоровые инстинкты. – Мария нарезала сыр, разложила на тарелке. – Наливайте, чего тянете, и колитесь: куда и надолго ли?

      – По России, на неделю-две, – ответил Гуров.

      – Два важняка разом, по-моему, такого еще не бывало. – Мария пристально посмотрела на мужа. – Будете стрелять?

      – Маша! – Гуров едва не пролил водку. – Мы никогда не стреляем, только отстреливаемся.

      – Старова небось? Да что это я – все равно не скажете!

      – По Старовой работают в Москве и Петербурге, а мы едем в глухомань, – сказал Гуров.

      – Хороши наши правители, – усмехнулся Станислав. – О Президенте не говорю – с больного человека какой спрос? Но Премьер! Вчера по ящику на встрече с силовиками выдает: «Я требую покончить с преступностью и коррупцией. Сегодня, когда произошел такой обвал…» и так далее. Лев Иванович, вот ты нам скажи, когда произошел такой обвал?

      – Когда?.. – Гуров потер переносицу. – Думаю, серьезно началось в день ввода наших танков в Грозный. Двигается по нарастающей – и конца не видно. Все у нас кончается, всего маловато, а патроны всегда в достатке.

      – Лева, давно хочу спросить: как ты относишься к Березовскому? – рассеянно произнесла Мария, взяла рюмку. Встала, вдруг посерьезнев.

      Сыщики тоже поднялись.

      – Светлая ей память. Думаю, хорошая женщина была, – вздохнула Мария.

      – Много хороших людей погибло в последнее время, – сказал Гуров. – Я не только об отце Мене, Диме Холодове, Листьеве, вот теперь о Галине Старовой… Каждый человек – целый мир. Нас держат за руки и плюются в лицо лозунгами. Все! Выпили и замолчали.

      После долгой паузы Гуров вздохнул:

      – Как я отношусь к Березовскому? Да никак. Какая у нас о нем информация? Очень умный, хитрый финансист и политик, следовательно, чистоплотен… по обстоятельствам. Когда нужно – совестливый, а потребуется – так безжалостный и коварный. Я бы с ним рюмку не поднял!

      – Тебе и не грозит. – Мария попросила Гурова налить по второй, заметила протестующий жест Станислава, резко сказала: – У жен свои права. Думаешь, Стас, ждать тебя очень интересно? Я пью за ваших жен, мальчики, за женское терпение и умение прощать.

      Мыли посуду, говорили о постороннем. Мария рассказала об очередной премьере в театре, скромно заметив, что, кроме дьявольски красивой примадонны, смотреть в ней нечего.

      Стас осмелел и спросил:

      – Мария, а тебе не противно, что сотни мужиков разглядывают тебя и, как это сказать, с совершенно определенными мыслями?

      – Профессия, привыкла. –