Всемирная история болезни (сборник). Олеся Мовсина

Капитон Капитоныч полез в карман за словом, достал спичку и подержал ее перед лицом присутствующих – маленькую такую речь. Безумицу надлежало образумить в соответствующей камере, там ей будет оказано лечение в усыпленном состоянии, затем – вдето в ухо особое кольцо, по которому девицу опознают во время следующего захвата. И уж потом – здравствуй, свобода!

      Дарницкому же, Нарезному и Бабаевскоему предстояло на ночь глядя (или же – несмотря на ночь) отправиться в гости к собаководам (или, как выяснилось позднее, в резиденцию иностранного резидента).

      17

      В дороге Матвею вспомнилось:

      «Он устало смотрел, как она обувается, ладно, ничего не попишешь, раз уж всё решено. Она торопилась, пока оба всё-таки чего-нибудь не передумали. И старалась не поднимать к нему глаз.

      Из кухни как нарочно выглянула его мама – в очередной раз позвать на чай с пирогами. Мама всё поняла быстрей, чем они успели навесить маски непринужденности.

      – Душенька, ты, как филолог, конечно, должна помнить: я вот хожу несколько дней, и в голове у меня вертится фраза: «В одну упряжку впрячь неможно… кого-то и трепетную лань». Кого? – ловко вынырнула мама из вопроса о чаепитии.

      – Коня, конечно же, коня, – машинально взглянула она, поняв вопрос не то превратно, не то – в самый раз.

      И попросила у него, уже открыв входную дверь:

      – Я, кажется, забыла в комнате… расческу…

      И пока он ходил в комнату, выпалила (уже на лестничной площадке – чтоб не догнали с ответом):

      – А у меня почему-то в последние дни другая фраза вертится: «Не суждено, чтобы сильный с сильным соединились бы в мире сем». Не помните, как там дальше? – последнюю фразу скрасила доброй усмешкой, чтобы никого не обидеть, но обнять добрую женщину-маму всё-таки не решилась.

      И метнулась по лестнице вниз.

      – А расческу я не нашел, – только и смог объяснить он, когда мама растерянно захлопнула дверь[1]».

      В дороге Матвей не думал ни о Фенечке, ни о Косте. Угораздило его сесть на какой-то почтово-багажный (ближайший по времени, но ползущий до его родного города двадцать часов противу обычных девяти). Зато будет время всё обдумать и успокоиться. Успокоился он сразу, а думать не хотелось.

      Единственный пассажирский вагон населяли кроме него две пожилые проводницы да грустный старик профессорского вида.

      Но на какой-то станции с криками и грохотом ворвались штук пять баульных бабок и начали занимать «места получче». Почему-то их раздразнили неоткидывающиеся кресла: желая немедленно улечься спать, бабки принялись выламывать спинки, ссылаясь на какой-то там прошлый раз. Сделав дело еще до того, как тронулся поезд, они стали было укладываться, но тут какая-то вспомнила: я ж задом не могу! – и метнулась к другому ряду, где кресла смотрели обратно:

      – Сынок, мы в какую сторону едем?

      Если мир в одночасье лишится дураков (почему-нибудь или чудом), он взлетит на воздух,

1

Марков М. И. Рассказы. СПб, Ладушка, 1999. С. 21.