Лик над пропастью. Иван Любенко

не денешься от этого.

      – Но вы же отлично понимаете, что по данной статье может привлекаться к уголовной ответственности лишь тот, кто каким-либо образом, действуя умышленно, то есть с заранее обдуманным намерением, оказывал пособничество в совершении самоубийства путем доставки самого средства лишения жизни, сиречь нагана. Допустим, если бы я заранее подготовил прощальные письма от имени Тер-Погосяна, снарядил бы барабан и уговорил бы его застрелиться, – тогда совсем другое дело. Но если он пообещал несколько месяцев назад, что пустит себе пулю в лоб, если не докажет, что Маевский шулер, – при чем тут я? С таким же успехом можно было бы обвинить и недавнего подсудимого. Но это же nonsense!

      – Так ведь именно вы и добились оправдания Маевского судом присяжных!..

      Ардашев расхохотался.

      – Ну вот, вы уже и до присяжных добрались. Так, может быть, они и есть истинные виновники суицида Тер-Погосяна? А что? Звучит неплохо: организованная группа злоумышленников в составе двенадцати человек, именуемая присяжными заседателями, действуя умышленно и по предварительному сговору, в целях доведения купца II гильдии Тер-Погосяна до самоубийства, заведомо зная, что упомянутый потерпевший дал слово застрелиться в случае судебного проигрыша, вынесла оправдательный вердикт в отношении титулярного советника П.С. Маевского, совершив тем самым преступление, предусмотренное статьей 462 Уголовного уложения. Каково? А?

      – Ох и ловко у вас получается! Вам бы у нас служить.

      – Нет уж, я лучше буду помогать тем, на кого Фемида смотрит слишком пристально.

      – Однако заметьте, наше правосудие приобретает все более цивилизованные черты. С каждым днем мы становимся все ближе к Европе. Вот и парламент у нас теперь свой. И все это благодаря Николаю Александровичу, – он одарил почтительным взглядом портрет государя, висевший на стене. – А что касается вас, то я полностью согласен: подозрение звучит абсурдно. Так ведь я уже об этом докладывал. Но известный вам Глеб Парамонович Кошкидько смотрит на все под другим ракурсом. Ему везде грезятся злодеи, тайные умыслы и грехопадения. В отставку бы ему пора. Но нет, держится за кресло. И вас он не особенно жалует. Сколько вы уже приговоров ему зарубили, а?

      – Не считал. Зато с вами мы всегда находили общий язык.

      – Это да, – закивал Леечкин. – По получении результатов экспертиз я вам протелефонирую. Вы позволите?

      – Буду признателен. – Адвокат поднялся. – Только вот с печатными машинками побегать придется. Я думаю, их наберется не меньше сотни.

      – А это не моя забота. Я вынесу постановление, а Поляничко пусть сам разбирается, кто из его орлов будет по конторам носиться.

      – Честь имею.

      – Всего доброго, Клим Пантелеевич.

      Выйдя из казенного здания, присяжный поверенный невольно зажмурился от яркого солнца. Бабье лето, словно опьяневшая от поздней любви дама, смеялось и радовалось, может быть, последним в ее жизни счастливым дням. Прохладный сентябрьский ветер, точно юный корнет,