Носферату. Дарья Зарубина

но от этого не менее загадочный трофей. В самом начале операции по отделению консульского черепа от его же многострадального тела где-то в глубоких складках подбородков Раранны мелькнул украшенный ракушками шнурок. Когда же я отделил голову, прямо мне в руки выпал мешочек, в котором лежал небольшой, размером с игральную кость камень. Гладкий и теплый, как гематит, темно-серый кубик явно был для покойного консула чем-то вроде амулета.

      Кто знает, может быть, саломарская штуковина, не удержавшая удачи дипломатической каракатицы, принесет какую-нибудь пользу гуманоидному мне.

      Я бросил камень обратно в мешочек, покрепче завязал его и сунул в нагрудный карман.

      Пропихнув отпиленную голову в горлышко банки, еще немного побарахтался в аквариуме с саломарцем и придал ему вид потрепанного жизнью мертвого осьминога, изрядно изгадив при этом манжеты, которых не спасли верные перчатки. Свою необычную, но отнюдь не халтурную работу я смог детально рассмотреть только на дядиной квартире.

      К тому моменту, когда мы с головой, намаявшись в поисках такси, добрались-таки до свежеотстроенного дипломатического сектора, дядя с телом консула уже давно был дома. Питерский космопорт совсем недавно сменил грузовой колесный транспорт на чудовищные японские вездеходы. Поэтому, пока мы с головой тряслись в душной доисторической, правда, все равно не отечественной колымаге «Ретро-такси», Брут Шатов и его домашние любимцы: покойный и беспокойный – с комфортом добрались до дома, не пролив ни капли из драгоценного аквариума.

      На часах был уже полдень, дядя встретил меня на пороге в том же костюме, в котором завтракал. И это могло означать только одно – если уж Брут Шатов не сменил в полдень утреннее на вечернее, он в глубоком нокауте.

      – Ферро! – воскликнул он в исключительной шатовской манере, рассекая пальцами воздух. – Я проверил, я несколько раз проверил. Я не ошибался. Раранна приехал на четыре дня раньше срока… Я не могу этого понять, не могу!

      Дядя рухнул в кресло. Держу пари, когда все это закончится, он будет умолять меня не рассказывать никому, что я видел Брута Шатова в истерике. Прошло около получаса, прежде чем дядя Брутя немного пришел в себя, и у меня появилась возможность поближе рассмотреть и оценить мою титаническую дизайнерскую работу по превращению саломарского дипломата в осьминога.

      Дядя Брутя сидел в кресле и деревянной утаптывалкой тщательно оформлял табак в жерле дневной трубки. Как истинный поклонник классического вида курения, дядя никогда не курил одну и ту же трубку больше одного раза в день. В этом он был и остается неумолимым консерватором. Либеральная же черта его пристрастия заключалась в том, что он предпочитал выкуривать не одну, а три трубки в сутки, как сдержанный человек набивая их не полностью, а на две трети. Как всегда, раскурив трубку с одной спички, дядя откинулся на спинку кресла. А я с видом художника любовался отпиленной головой, то отдаляясь от шедевра, то утыкаясь носом в стекло.

      – Ну