Окна во двор (сборник). Денис Драгунский

сказал мой дружок Пакля.

      – Почему?

      – Видишь – помада?

      Это был серьезный аргумент.

      – А бывают еще проститутки-диверсантки, – продолжал Пакля. – Их к нам из Америки засылают. У них п***а специальная. Такая диверсантка советскому человеку даст, а потом у него яйца поднимаются вверх, прямо в дыхательное горло. И он задыхается насмерть.

      Нам и так было страшно подумать о женщине, а тут стало еще страшнее.

      Женский и мужской страх в контексте секса (еще раз упрямо подчеркиваю, что речь идет о русском городском сексе 1970-х) – это совершенно разные страхи.

      Женский страх – это, по большей части, страх реальный. Социальный, так сказать: страх внебрачной беременности; страх заразиться венерической болезнью. А также социокультурный: страх лишиться девственности до свадьбы; страх огласки; страх получить репутацию «доступной женщины», «пойти по рукам» и т. п.

      Был даже страх получить клеймо «бесстыжей» или «залапанной». Это особый и не очень частый случай, где стыд и страх идут в одной упряжке; отмечено в некоторых подростковых коллективах (12–14 лет). Если про девушку становилось известно, что она перед кем-то раздевалась догола или что ей тискали грудь, – то каждый мог у нее потребовать «показать» или «дать полапать». Конечно, она не обязана была соглашаться и чаще всего не соглашалась, но… Но все равно это было что-то вроде символической утраты девственности.

      Мужской же страх на девять десятых был невротическим. Даже когда молодой мужчина боялся заразиться сифилисом, этот страх часто принимал комические формы. Вместо презерватива использовались дурацкие снадобья и ритуалы. Я не раз видел, как молодые люди – наутро после веселой ночи – ощупывали носы сами себе и друг другу. Зачем? Как то есть зачем? От сифилиса проваливается нос! Это знали точно, но забывали, что такая неприятность может случиться только в нелеченых случаях, да и то через несколько лет…

      Молодые люди были одержимы страхом кастрации в разных вариантах. Этот страх был основой своеобразной мужской стыдливости (ложились в постель в трусах и раздевались уже под одеялом).

      Страх кастрации соединялся со страхом перед vagina dentata. История о диверсантке-проститутке – как раз про это. А также мифические истории о том, что «один друг моего приятеля» разрезал себе член вдоль (!) до самого упора (!!) жестким женским волосом (!!!), который встал поперек входа. Ну, или что девушка прятала там что-то железное и колючее. Что именно? Украденную у подруги брошку, например!

      Главным средоточием обоих страхов был страх защемления. Об этом рассказывались десятки страшных историй, случившихся с «одним другом моего приятеля», а также многочисленные анекдоты – смешные, конечно, но из-за смеха выглядывал ужас: а вдруг защемит, а тут как раз муж (сослуживцы, милиция, родители с работы, «зеленый патруль» в лесу…).

      Но самым главным был страх импотенции. Страх, что не встанет. У многих не вставал именно от этого страха.

      Г.С. Васильченко писал, что в европейской (в т. ч. русской) культуре половой акт для мужчины считался своего рода удалью, этаким цирковым