Скелеты в тумане. Валерий Гусев

мощных судовых динамиков. А зарубежные матросы в желтых комбинезонах лазили по окрестным скалам и лакомились черникой.

      Папа объяснил, что дальше, в глубине берега – большое и единственное в этих краях озеро, и все корабли, которые прибывают за лесом, заправляются здесь питьевой водой. И оглушают окрестности своей музыкой.

      Мы подошли к причалу, и какой-то бородатый биолог помог нам пришвартоваться. И мы сошли на берег… И берег вдруг начал качаться у нас под ногами, будто состоялось в честь нашего прибытия местное землетрясение. Даже папу, старого морского волка, так качало, что он никак не мог поймать руку биолога, протянутую ему для знакомства.

      Пока мы здоровались, знакомились и получали приглашение на обед, Алешка исчез. Мама стала беспокойно озираться.

      – Да вон он, на скале, – сказал биолог, – фарцой занимается.

      И точно – напротив причала, на самом верху отвесной скалы, исписанной названиями всех кораблей, которые когда-либо посещали станцию, мы увидели Лешку рядом с иностранным матросом в оранжевой куртке и вязаной, с детским помпоном, шапочке. Они очень оживленно беседовали, хотя Лешка знал по-иностранному всего два слова: «фейсом об тейбл».

      Вскоре он вернулся, неся в подоле дедовой тельняшки свою добычу: жвачку, календарик с неприличной красоткой, стержень от авторучки, медную монетку с чьим-то надменным профилем в веночке и много чего-то еще.

      – Ничего себе! – позавидовал я. – А ты чего отдал?

      – О! – Алешка сделал большие глаза и поднял хохолок на макушке. – Я подарил ему такой красивый камень! Даже жалко было отдавать!

      – Где же ты его взял? – безнадежно поинтересовалась мама.

      Алешка не смутился. Но промолчал.

      – Ну? – строго спросил папа.

      – А там, – сделал Алешка небрежный жест, – недалеко… где мы разговаривали… Он под ногами валялся… – честно признался он и с надеждой добавил: – А вам что, тоже нужно? Там еще есть такие… И здесь полно.

      – Сейчас же пойди, поблагодари, извинись и верни всю свою фарцу, – твердо сказала мама и заранее начала морщиться, предвидя Алешкин возмущенный вой. – Не позорь себя и нас… Коммерсант.

      Но Алешка подозрительно мирно согласился. Настолько подозрительно, что мы не сводили с него глаз, когда он обегал бухту и перебирался на «Эдит Пиаф».

      Матрос с помпоном помог ему спрыгнуть с фальшборта на палубу, и они начали что-то оживленно обсуждать. Потом матрос побежал к мостику, взлетел на него по крутому трапу и обратился к капитану. Капитан выслушал его и стал хвататься за голову и топать ногами, а потом бросил на палубу свою фуражку, схватил мегафон и что-то в него скомандовал. Тогда прибежал еще один матрос с ведерком и кистью, а двое других стали вываливать за борт шлюпку, и она закачалась на талях вплотную к скале.

      – Понятно, – сквозь зубы сказал папа. – Наш меньшой тоже решил оставить на скале свой скромный автограф.

      – И напишет на иностранный манер что-то вроде: «Здесь