Ворюга в клеточку. Валерий Гусев

саму, старая дура, нужно намордник надеть. Чтоб не гавкала.

      Мы эту парочку очень не любили. И побаивались. И не только мы. И собирались участковому пожаловаться. Но как-то забывали.

      И вот они идут. Впереди Джой, гавкает на все подряд, а за ним хозяин с самодовольной ухмылкой. Потому что все встречные пугливо их обходят и долго оборачиваются. А ему это страшно нравится: он весь такой великий и ужасный.

      Как только они поравнялись с дубом, Алешка хищно прищурился и потянулся за ружьем.

      Я схватил его за руку и прошептал прямо в ухо:

      – Ты что! Собака-то не виновата!

      – Отцепись. Я не в собаку! – прошептал Алешка.

      – Еще лучше! – Ружье хоть и духовое, но бьет чувствительно.

      – Я в банку, Дим. Фокус будет.

      И тут до меня дошло. Джой уже подходил к банке из-под пепси и злобно на нее рычал. А потом как на нее, дурной, рявкнет! Чтобы она удрала с его дороги.

      А банка не испугалась: в ответ как подскочит. И как на него бросится, гремя своими боками по асфальту.

      Неустрашимый Джой даже хвост не успел поджать. Взвизгнул, как щенок, и рванул в колючие кусты боярышника, которые росли вдоль дорожки. Толстый его хозяин такой прыти не ждал. И на брюхе поехал за Джоем. И так взвыл, когда врезался в кусты, что Джой еще больше испугался и рванул по газону к ограде. Волоча за собой хозяина. И вскоре они исчезли вдали.

      – Вот так вот! – сказал Алешка, опуская ружье. – Долго теперь хамить не будут.

      Да, я все больше и больше чувствую его превосходство. Честный такой, прямой. Настоящий полковник.

      – Всех сов, наверное, распугали своими воплями, – проворчал Алешка.

      – Пошли домой, – обрадовался я.

      – Совы ночью охотятся. Не знал?

      Перспектива просидеть на дереве всю ночь мне вовсе не улыбалась.

      – Лех, – сказал я, – если она прилетит за добычей ночью, мы все равно ее не увидим в темноте.

      – Ладно, – согласился он. – Как стемнеет, снимем засаду. – И снова взялся за ружье.

      А если сова и вправду прилетит? Неужели он будет в нее стрелять? И я спросил его:

      – Тебе ее не жалко? Такая способная птица.

      А Лешка вдруг произнес в ответ загадочную фразу:

      – Не больно-то она и птица.

      И молчал до самого вечера.

      Вернувшись домой, мы незаметно пронесли ружье в свою комнату и спрятали под тахту. А потом пошли мыть руки и ужинать.

      Папа еще не пришел с работы, и мама, поглядывая на часы, вздыхала и, наверное, подсчитывала в уме годы и дни до его пенсии.

      – Где бегали? – наконец спросила она. – Чем занимались?

      – Шалаш в парке строили.

      – Лучше бы в своем доме порядок навели.

      – А зачем? – удивился Алешка. – Все равно ремонт будем делать.

      – С вами сделаешь, – вздохнула мама и опять взглянула на часы.

      – Он сову ловит, – сказал Алешка, правильно поняв ее грустный взгляд. – На удочку.

      – Не говори глупости! Лучше посуду помой.

      «Чем это лучше?» – подумал я. А Лешка и тут меня обошел:

      –