Стоять насмерть!. Андрей Дышев

и любое явление жизни, которое раньше воспринял бы как истину, теперь подвергаю сомнению: а так ли оно есть, как кажется на первый взгляд? Безусловно, такая концентрированная подозрительность стала не лучшим моим качеством, поэтому кое-кто из моих прежних друзей теперь на дух меня не выносит, зато я познал одну очень важную житейскую мудрость: наша жизнь – затянувшийся спектакль, где каждый играет ту роль, которая в наибольшей степени скрывает его истинную суть.

      Я молча смотрел на тихие страдания женщины и, прежде чем развязать ей рот и выслушать ее, попытался в общих чертах разгадать, что же произошло. Без всякого сомнения, ее связал кто-то другой, сама она никак не могла связать свои руки за спиной. Предположим, у нее есть сообщник, вместе с которым она решила обчистить мою квартиру. Сообщник звонит мне по утрам, чтобы создать атмосферу таинственности, а также вывести меня из себя, затем в очень лаконичной форме предупреждает о какой-то опасности. Нетрудно просчитать, что я тотчас побегу к единственному телефону-автомату в поселке в надежде найти анонимщика, но встречаю легкомысленную гражданку, щебечущую по телефону. Разумеется, она видела какого-то мужчину в красных трусах и хорошо запомнила, куда он пошел, но у нее больше нет жетончика, а так срочно надо позвонить. Я, как нормальный человек, предлагаю ей ключи от квартиры, а сам иду искать мужчину в красных трусах, звонившего мне, хотя он вовсе не в красных трусах и давно стоит у подъезда моего дома, ожидая женщину с ключами. Затем они быстро обчищают квартиру, мужчина, обеспечивая женщине алиби, связывает ее и завязывает ей рот полотенцем, а сам скрывается.

      Ну вот, все склеивается, думал я, разглядывая полные коленки женщины. Красотой тебя бог обделил и, к сожалению, умом и хитростью тоже. Сейчас я развяжу тебя, и ты, нагоняя на глаза слезы, будешь рассказывать мне, как мирно звонила по телефону и вдруг в квартиру ворвался большой и страшный человек в черных очках и как он несколько раз ударил тебя, а потом привязал к стулу и принялся запихивать в мешок все, что ему попадалось под руку, в том числе и дракончика, висевшего на стене. После чего он, естественно, скрылся в неизвестном направлении, а ты, умирая от страха, потеряла сознание.

      Я встал, поднял с пола нож, лежащий рядом со стулом, разрезал веревки, развязал ремни, а полотенце, не развязывая, стянул на шею на манер пионерского галстука. Резать жалко, пусть мучается с узлом сама.

      – Это ужасно! – произнесла она первую фразу и, точно следуя предсказанному мною сценарию, принялась плакать. Слезы были натуральные, и она вытирала их кончиками «пионерского галстука». Я проявил железное терпение и позволил ей проиграть эту мокрую сценку до конца. Когда слезки иссякли, женщина спросила: – У вас нет какой-нибудь воды?

      Готовится к монологу, подумал я и принес ей воды из-под крана. Она выпила весь стакан с такой жадностью, что, уверен, легко справилась бы и с трехлитровой банкой.

      – Ну, – сказал я, закидывая ногу на ногу и скрещивая на груди