Гора Дракона. Линкольн Чайлд

выпьем чего-нибудь прохладительного и поговорим.

      Он зашагал вперед.

      – А проект… – начал ученый.

      Директор остановился и повернулся к нему.

      – Скоупс не преувеличивал? – спросил Карсон. – Он действительно такой важный?

      Сингер прищурился и посмотрел в сторону пустыни.

      – Ты даже представить себе не можешь насколько, – ответил он.

* * *

      Лекционный зал «Персиваль» в Гарвардском университете был заполнен до отказа. Двести студентов сидели на расположенных амфитеатром стульях; одни склонились над тетрадями, другие внимательно смотрели вперед. Доктор Чарльз Левайн расхаживал перед ними: маленькая жилистая фигурка с пучками волос, обрамлявшими преждевременно появившуюся лысину. Его рукава были перепачканы мелом, на башмаках с прошлой зимы остались следы соли. Впрочем, внешний вид нисколько не умалял силы его быстрых движений и серьезного выражения лица. Читая лекцию, он показывал куском мела на сложные биохимические формулы и последовательности нуклеотидов, разбросанные по огромным раздвижным доскам, такие же непонятные, как клинопись.

      В задней части аудитории сидела небольшая группа людей с портативными видеокамерами и магнитофонами. Они были одеты не как студенты, а на лацканах пиджаков и ремешках красовались карточки, говорившие о том, что это представители прессы. Впрочем, их присутствие здесь было делом обычным. Лекции Левайна, профессора генетики и главы Фонда генетической политики, часто бывали весьма спорными. А «Политика генетики», журнал организации, позаботился о том, чтобы об этом занятии узнали заранее.

      Левайн остановился и поднялся на кафедру.

      – Это завершает нашу дискуссию по поводу влияния константы Туитта на смертность от болезней в Западной Европе, – сказал он. – Но я хотел еще кое-что сегодня с вами обсудить.

      Он откашлялся.

      – Можно экран, пожалуйста?

      Свет погас, и с потолка спустился белый прямоугольник, который закрыл доску.

      – Через шестьдесят секунд на этом экране появится фотография, – сказал профессор. – Я не имею права вам ее показывать. По правде говоря, я нарушаю сразу несколько статей закона о защите информации. Оставшись, вы поступите точно так же. Я к таким вещам привык. Если вы хоть раз читали «Политику генетики», вы поймете, что я имею в виду. Правда должна стать достоянием общественности, и неважно, какой ценой. Но это выходит за рамки темы сегодняшней лекции, и я не имею права просить вас остаться. Тот, кто хочет уйти, может сделать это прямо сейчас.

      В тускло освещенном помещении послышался шепот и шорох тетрадных страниц, но никто не встал.

      Профессор с удовлетворением огляделся по сторонам и кивнул технику. На экране появилась черно-белая картинка.

      Левайн смотрел на нее; его лысина сияла, точно тонзура монаха, в свете проектора. Затем он повернулся к аудитории.

      – Этот снимок сделан первого июля тысяча девятьсот восемьдесят