Обратная сторона радуги. Мария Евдаева

котором читался ехидный вопрос «Разве вы не понимаете таких простых вещей?», Хаузнер с трудом подавил желание наброситься на подсудимого с кулаками.

      Обвинительное заключение состояло из 15 пунктов, ни один из которых не заставил военного преступника хотя бы на мгновение измениться в лице. Даже смертный приговор Эйхман выслушал с самым невозмутимым видом.

      В ночь с 31 мая на 1 июня Рубен безотрывно наблюдал за стрелками часов, медленнее, чем обычно подбирающимися к полуночной отметке и с ужасом понимал, что тяжести на его душе не становится меньше. Вот и казнили злого Амана… И дальше ничего…

      Весь следящий день он выслушивал пафосные речи друзей, отмечая про себя, что большинство из них, так же как и он сам, попросту хорохорятся с камнем на сердце. И только под вечер, когда кроткая Хана вдруг твердо сказала: «Вот теперь мы страна, с которой будут считаться в мире. Когда вы с Дани восхищались Тель-Авивом, даже когда Бен Гурион провозгласил независимость, я не ощущала этого так, как сейчас», он почувствовал, как душевная боль медленно затухает.

      – Рубен, ты едешь в Гаагу.

      – Чего мне там делать, – пожал тот плечами, – в Голландии сейчас осень, дождь, тоска…

      – И международный генетический конгресс, – добавил его научный руководитель профессор Лерман, – в котором должны принять участие израильские специалисты.

      – С каких пор кто-то интересуется мнением с Гондваны?

      – С момента раскола Пангеи, – спокойно сказал профессор. – Есть более существенные вопросы?

      – Нет.

      – Ну, вот и отлично.

      – Вопросов нет, я не поеду, – твердо заявил Рубен и демонстративно направился было к двери, в которую вдруг влетел его стремительный коллега доктор Хаим Левенберг. Он, как обычно, был в курсе всех текущих дел.

      – Приветствую, господа!

      – Рад был поболтать, – бросил Рубен уходя.

      – Что опять произошло?… А, кажется все ясно, Боннер отказался ехать в Европу, а наше присутствие на конгрессе, разумеется, необходимо.

      – Да необходимо, Хаим, Боннер, конечно, парень сложный, но далеко не дурак. Ну а ты-то человек благоразумный. Постарайся его убедить.

      Дверь снова распахнулась.

      – Благоразумный Хаим! Тебе не надоело это слушать? – Спросил Рубен.

      – Смертельно надоело, но ты никак не доставишь мне удовольствия отдохнуть от этой фразы.

      – Значит, договорились, – обрадовался профессор. – А сейчас я просто засыпаю на ходу. До завтра, ребята.

      «Дорогой Рубен Эмильевич!

      Пишу Вам, потому что больше у меня нет ни одного близкого человека, и только злой рок не позволил мне стать вашей племянницей. Мои родители погибли во Львове летом 1941 года, когда немцы убивали всех польских интеллигентов. Мне тогда было четыре года, я стала жить с бабушкой, но она вскоре умерла. Не помню, сколько времени точно я пряталась, но однажды меня нашли. Во Львове с приходом немцев появилось много украинских националистов, они носили желто – голубые повязки, грабили евреев