Найти и исполнить. Николай Мороз

глухих разрывов. А когда канонада взяла паузу, Стасу показалось, что он слышит гудок паровоза и даже стук колес по рельсам. Но наваждение моментально рассеялось, сгинуло от низкого, идущего, точно со всех сторон гула. Стас задрал голову, и увидел черную, чернее ночи, тень, плоскую, с огромными крыльями, рядом еще одну, и за ней еще. Шарахнулся к лесу, так и не поняв, чьи самолеты только что прошли над головой, поднял воротник шинели и быстро пошел вдоль дороги на северо-восток.

* * *

      Дом незабвенной памяти купцов Сушкиных выглядел потрясающе – высокий, с белоснежными стенами и роскошными колоннами чугунного литья, поддерживающими огромный, во весь фасад, балкон. Все, как рассказывали ему в детстве и что, оказывается, на веки врезалось в память, и пригодилось теперь потомку тех, кто жил здесь семь десятков лет назад, внуку, угодившему в причудливое переплетение времен, убойном миксте из прошлого и настоящего. Слава богам, дом на месте и можно не волноваться – родственников он тут не встретит. Неизвестно, чем бы этакая оказия завершилась, но Стас помнил, что бабку ее родители увезли из Москвы еще в августе сорок первого, а вернулись они лишь в сорок третьем, зимой, в конце декабря.

      Все в точности, как рассказывала когда-то бабка, и сейчас ее слова будто материализовались. И палисадник наличествует, и две огромные вековые липы в окружении кустов сирени, и вросшая в землю лавка на чугунных ножках с затейливой кованой спинкой. Неудивительно, что он место не сразу узнал, два раза мимо прошел, вдоль улицы от заколоченного здания из красного кирпича до той самой злосчастной церкви, действительно закрытой и выглядевшей в точности как на фото, что сделают четверть века спустя. Два раза прошел, два раза вернулся, присмотрелся повнимательнее и понял, что нашел наконец. А чтобы увидеть всю эту красотищу понадобились сутки, сутки на двести километров, обычно эти километры Стас пролетал часа за полтора. И то благодаря алехинскому удостоверению и собственному зверски-деловому виду. Набитые солдатами и груженные ящиками, мешками и бочками попутки, безропотно бравшие на борт неразговорчивого обладателя малиновых петлиц, доставили его до богом забытого полустанка. Поезда, эшелоны с техникой и людьми в форме – уставшими, напуганными, безразличными, злыми, как он сам, голодными, не спавшими несколько суток. Грохот сцепки, вой гудков, крики, звон, гул летящих над головой самолетов – на этот раз с красными звездами на крыльях – все слилось, картинка потеряла четкость, звуки – остроту, Стас точно кино смотрел, отказываясь признаваться сам себе, что становится одним из статистов в этой невероятной массовке.

      Вернее, уже стал – заросший, осунувшийся, если верить собственному отражению в стекле вагонного окна – неотличимый от десятков, если не сотен загнанных усталостью, неизвестностью и ожиданием близкой смерти людей. Поспать за эти сутки ему удалось часа три, после того как ввалился, размахивая алехинским удостоверением, к начальнику битком набитого военными и гражданскими