Последний рассвет. Виктор Власов

расходившегося брата.

      – Никто не покинет отряд, слышишь, перестань! У каждого воина своё предопределение… – последние слова прозвучали глухо, и некоторые поняли, что подразумевал младший Зотайдо.

      Мастер своего дела, помешанный на совершенствовании живых боевых машин, Лао проводил в тренировках дни напролёт. Учеников он считал статистическими единицами, «средством для достижения цели в руках умельца», и не более. В отличие от Шуинсая, Лао не дорожил никем из учеников, самоотречение считал «основой-наконечником воинского совершенства», не чувствовал вины за смерть, разговаривал только по мере необходимости, не вдаваясь в подробности, не приветствовал индивидуальный подход. Не испытывал Лао к ученикам ни дружбы, ни симпатии. Ничто не могло разжалобить старшего Зотайдо, казалось, по его венам бежала ледяная вода, а сердце – осколок гранита. Он мог дюжинами посылать на смерть, затем тренировать новобранцев и отправлять снова. Подчинялись ему беспрекословно, знали, что ослушание наказывалось.

      – Вы погибнете, недоучки, – проговорил Лао жёстко, бросив в стоящих кучно учеников горсть камней. – Я уже вижу вас, мертвецов, в земле!.. Пшли вон!

      Ученики молчали, глядя на мастеров, кто внимательными, кто преданными глазами. Лао, сев подле костра, поднял дожарившийся кусок говядины, удовлетворённо улыбнулся:

      – Значит, готовы умереть? – торжество разгладило черты его лица. – Духом зрелый настоящий самурай всегда готов проститься с жизнью. – Лао поднял и оглядел лоснившийся от жира аппетитный кусок. – Жизнь – ничтожна! – откусил и поморщился: кусок не успел остыть. – Честь – вечна! – горячая сальная капля потекла по бороде.

      – Но ВЫ – не самураи! – заорал Лао. – Только посмейте умереть! Думаете, смерть спасёт вас от меня? Х-ха! Если узнаю, что кто-то из вас мёртв – догоню и убью!

      Отряд новоявленных свеженатасканных диверсантов и два мастера выдвигались к деревне Хайкан. Озёрные макаки тихо сидели на деревьях, провожая взглядами странных людей. До деревни путь не близкий. Ведя свою небольшую армию, Шуинсай и Лао делали привалы.

      Белёсый туман плоскими слоями стлался над лощиной, которая постепенно окрашивалась багряным цветом, и вскоре тьма уже не превращала в человеческую фигуру каждый колеблющийся куст и корягу.

      Глава 8

      Три дня Шиничиро не появлялся ни на тренировках, ни дома. Шина, вернувшись с поля, увидела записку – несколько иероглифов манъёганы, выложенных на циновке стеблями сельдерея: «Прости, мам, вернусь не скоро, если вообще вернусь».

      Закрывшись в комнате, она неслышно плакала, причитая:

      – Зачем, Шини-тянь? Чего добиваешься?

      Шина волновалась. На следующий день она успокоилась, когда знакомые сказали, что несколько раз видели её мальчика.

      В чём провинился? Она подозревала, что Шини что-то натворил, но спрашивать у Кендзо не имело смысла: старик не сказал бы, он вообще мало разговаривал,