Воин Добра. Роман Афанасьев

тачки, заслоняя собой Маринку, и совершал поступательные движения тазом. Судя по положению ног, Маринка лежала на животе.

      «Ебет, – подумалось Вадику, – Маринку ебет!»

      Невидимая за мужской жопой супруга Вадика сладострастно охала и что-то шептала. Ебарь хранил молчание. В странном оцепенении Вадик наблюдал эту картину, не шевелясь и почти не дыша.

      Наконец Маринка всхлипнула особенно жалостливо и тяжело, с надрывом, задышала. Мужик бросил ее ноги, подался вперед и стал что-то делать руками в области собственного паха.

      Вадик рассматривал его жопу, поросшую жестким черным волосом и размышлял о том, что все жопы удивительно похожи друг на друга.

      «Ведь жопа не лицо, – думал он, – а жаль, так можно было бы различать по жопам, кто есть кто. Вот если бы у жопы были глаза, тогда, наверное, в них было бы больше индивидуальности».

      В этот момент, прервав размышления мужа, Маринка отчетливо прошипела:

      – Ну куда ты без вазелина! Вазелин возьми!

      – Лежи! – Коротко выдохнул ебарь, и снова наклонился вперед.

      «В жопу ебет, – с тоской подумал Вадик, – ебет ее в жопу!»

      Сам он не раз пытался склонить жену к анальному сексу. Но Маринка активно отказывалась, называя мужа педерастом.

      Мужик, склонившийся над пышным женским задом, вдруг неловко повернулся, и Вадик увидел его профиль с гордо торчащим носом. Это был Гийя – хозяин палатки, в которой работала Маринка.

      Вадик вздохнул и на цыпочках отошел от двери. Он находился в странном оцепенении. Гнева и злости не было, словно и не его жену сейчас ебали в спальне. Была только глухая тоска, обида и еще удивление. Он столько слышал анекдотов на эту тему, рассказывал их сам – «возвращается муж из командировки» – и вот это случилось с ним самим.

      Вадик вздохнул, вышел на площадку и аккуратно прикрыл за собой входную дверь. Выйдя из поезда, дрожащими руками он натянул на голову черную шапочку – пидорку. Было холодно, накрапывал дождь. Идти было некуда. У Вадика не было друзей, к которым бы можно было завалиться в гости и поплакаться в жилетку, утешаясь дешевой водкой. Вадик предпочитал одиночество, его никто не понимал, и с детства считали «с приветом», выслушивая его фантазии. Потом Вадик замкнулся и перестал рассказывать о своих грезах. И вот теперь ему даже не к кому было зайти. Знакомые у него были – такие что займут десятку, и пропадают на месяц. Но с ними Вадик бы ни за что не поделился бы ни своими мечтами, ни своим горем.

      Потоптавшись на месте, Вадик оглянулся на черную пасть подъезда, и двинулся в сторону железнодорожной станции. На работу. Идти было больше некуда.

* * *

      На работу Померанцев добрался через полтора часа, электрички ходили преотвратно. Рабочий люд уже разбегался. Вахтер, худощавый дед матершинник, носивший почему-то красную метрополитеновскую фуражку, увлеченно беседовал со стаканом чая и не обратил на подошедшего Вадика никакого внимания.

      Померанцев поднялся по лестнице на третий этаж фабрик, где