Огонь блаженной Серафимы. Татьяна Коростышевская

огурцы и караваи у публики.

      Лоточник с баранками лишился товара в мгновение ока, кот поискал, чем еще закусить, и принялся жрать снег.

      Надо ли говорить, что весь мокошьградский вокзал воспринял наше отбытие с облегчением?

      Извозчик не понадобился. У главного входа ожидала нас вереница запряженных тройками саней, куда погрузились и мы с Маняшей, и многочисленный багаж, и неклюдский художественный табор. Гавр бежал следом, пугая своим видом как лошадей, так и прохожих.

      – Гуляй, купечество! – вопила пьяненькая Маняша. – Уж такие мы, загорские!

      Наутро в свежем номере «Мокошьградского вестника» почтеннейшие горожане могли ознакомиться с заметкой, в которой клеймились нравы современной золотой молодежи и указывалось на необходимость ужесточения законов, касаемых содержания в домохозяйствах экзотических животных. Легкомысленный «Чижик-пыжик» сообщал своим читателям, что очаровательная барышня А. – невеста небезызвестного князя К., отпущенная на вакации из закордонного учебного заведения, выглядела уставшей и невеселой, видимо вследствие неприглядных слухов о поведении жениха, просочившихся даже за границы империи, что одета она была выше всяких похвал, и что, судя по количеству багажа, собирается знакомить с мировыми модами местное общество. А ежемесячный альманах «Флора и фауна Берендийской империи», правда не на завтра, а в положенный день, поместил сравнительный очерк на тему грифонов и прочих крылатых созданий семейства кошачьих.

      – Мне не хотелось Наталью Наумовну стеснять, – жаловалась я по дороге Маняше, перекрикивая музицирование неклюдов, набившихся во вторые сани. – Но батюшка велел приличия соблюдать и для того у Бобыниных селиться.

      – В тесноте, да не в обиде, – кивала нянька рассудительно. – Аркадий Наумович решил для тебя весь второй этаж освободить, сам в кабинет переехал.

      – Чудесно, тогда Гаврюша сможет прямо с балкончика на прогулку отправляться.

      – Ты, что ли, этого элефанта сизокрылого в доме держать будешь?

      – Прикажешь собачью будку ему во дворе поставить? Он к теплу привык да к ласке.

      – Экая цаца!

      С шумом и песней въехали мы на Голубую улицу, пронеслись по ней под взглядами прилипших к окошкам жителей и остановились у ворот бобынинского особняка.

      Сквозь кованую ограду было видно, что фасад недавно обновили. На крыльце меж античных колонн распахнулись двери, и на дорожку выбежала пухлая девица в черном платьице с передником.

      – Добро пожаловать, госпожа, – закричала она. – Гаврюша? Да тебя не узнать! Баюн, чистый баюн!

      Крахмальный чепец трепетал на зимнем ветру.

      – Марта! – крикнула я в ответ. – Девица Фюллиг, как я рада тебя видеть!

      – Я твоих руянских горничных не хотела, – чопорно сказала Маняша, – но обе они контрактами махать принялись, так что пришлось в столицу с собою везти.

      – Марта, – поздоровалась я с девицей Царт, которая тоже появилась у ворот.

      Неклюды сызнова запели.

      – Отпусти ряженых, – велела я