Снег к добру. Галина Щербакова

их же понять можно. Ты ж посмотри, сколько народу в магазинах. И все периферия. Ее же где-то положить спать надо!

      – Пускай спят у меня. Я буду рада. Ведь может же быть, Поля, так, что у человека нет другого таланта, как только бездомным постель стелить?

      – Это у тебя-то нет таланта? Ты такая у нас умная!

      – Кто это распространяет про меня нелепые слухи?

      – Ой, Мариша, ты меня пугаешь!

      – Учись у своей младшей дочери никогда ничего не бояться.

      – Слава богу, ей не было еще в ее жизни чего бояться… в сорок девятом году рожденная.

      – А я?

      – Вы с Сеней слабые, Войну пережили детками…

      – Сенька меня осуждает?

      – Та за что?

      – Это ж его любимая тема… Ложные престижные ценности… Москву наводнили бездарности, обладающие пробивной силой. Интеллигенция потеряла свои устои. Он у нас злой, наш Семен.

      – Да ты что, Мариша… Он добрый. И тебя он любит. И знаешь, как будет рад, если ты тут счастье свое найдешь.

      – Найду, найду, Поля! У меня тут все получается. Наверное, я из тех, у кого она есть, эта самая пробивная сила…

      – И чего на себя человек наговаривает!

      – Полечка! Я же себя хвалю. Пробивная сила – это прекрасно. Нынче люди-танки в моде. Прутся такие на широких гусеницах, земля трещит.

      – Во все времена, Мариша, такие были… Вот мой

      бывший свекор… Рабочих с поверхности снимал, чтоб

      дом ему выложили. И стоит себе, смотрит на них, как чурка с глазами. Не стыдно! |

      – Поля! В порядке бреда. Осталась бы ты со своим Василием, ездила б сейчас в машине. Была бы жена ответственного.

      Полина ничего не ответила. Пошла к раковине мыть посуду.

      – Молчишь? – Мариша прижалась к ее спине.

      –Ты права, Поля. Человеку только человек нужен. И музеями, театрами да теплым сортиром его не заменишь. И даже машиной. А наш папка лучше всех. И ты тоже.

      – Ну вот и похвалились,– сказала Полина, ставя в сушилку кофейную чашечку.– Ты скажи, что тебе сделать? Хочешь, накручу домашних котлет? Я у тебя видела и перчик, и чесночок… А лук я теперь в фарш пережариваю, гораздо лучше получается, котлеты нежнее.

      «Шестидесятник» Вовочка, ныне редактор газет! Владимир Царев, сел в машину, по обыкновению не поздоровавшись с шофером. Узкий восточный глаз

      Умара полоснул по нему из смотрового зеркальца. Царев про себя улыбнулся. Не любит его Умар, все время сравнивает с предшественником («Во хозяин! Во хозяин! Золото – не человек! Алмаз!»). Сравнивает и распаляется от сравнения. Царев знал кратчайшее расстояние к сердцу Умара и, в сущности, мог его преодолеть. В любой момент мог, но не хотел. Отношение к шоферу было звеном в строго продуманной цепи его отношений к людям вообще, и измени он одно, придется менять другое и третье. А зачем? То, как он относится к людям, выверено, продумано, из теории перешло в практику, никогда пока не подводило, так что не дождется Умар, чтоб Царев сел не сзади, а рядом и. первым делом спросил, как здоровье казанской столетней Умаровой бабушки. И предшественника Царева, надо полагать, бабушка не волновала. Но тот играл в демократа. Это