Царев врач, или Когда скальпель сильнее клинка. Александр Сапаров

выяснить, можно ли ее каким-то образом улучшить, по крайней мере, если придется зимовать, хотелось жить в более или менее приличных условиях.

      Землянку выкопали в суглинистом грунте, и стенки ее практически не осыпались, со слов бабушки, весной ее не заливало, значит, берег был достаточно дренирован. Я спросил бабку, есть ли у нее какие-нибудь инструменты. На что она хитро заулыбалась и сказала:

      – Ты что думаешь, я же первая в деревне после мора была, и все, что нашлось хорошего у кузнеца, сына моего, сюда перетащила.

      И она, кряхтя, сдвинула с места стол, под которым виднелась крышка небольшого люка, сбитая из грубо отесаных досок, я попытался поднять ее за кожаную петлю, но не смог даже пошевелить.

      – Ну-ка отойди, внучок, – сказала бабушка и одной рукой легко подняла крышку.

      В небольшом углублении лежали замотанные в тряпки железяки. Сбросив тряпки, я увидел кованую пилу, сверло и два плотницких топора.

      – А лопаты железной у тебя нет случайно? – спросил я.

      – Так ты дальше-то смотри, – пробурчала бабушка.

      И действительно, ниже лежала лопата, она почти ничем не напоминала те, к которым привык, но все же это была лопата и ею можно было копать.

      – Бабушка, ведь скоро уже осень, а потом зима. Может, нам, пока время есть, выкопать землянку побольше и крышу переделать? Вот смотри, я тебе покажу как.

      И я угольком нарисовал на столе чертеж землянки с накатом из двух рядов бревен.

      – Мы в такой землянке зимой мерзнуть не будем, в ней можно дырку сделать для трубы с задвижкой, чтобы дым вытягивало.

      – Ну ты, Даня, придумал, у меня и в голове такого не было. А бревен-то сколько надо пилить?

      – Так я сейчас измерю, все посчитаю и примерно скажу.

      Бабушка смотрела на меня, открыв рот.

      – Данька, ты цифирь знаешь?!

      – Знаю, бабушка, наверно, Господь вразумил.

      – Так, может, он тебя и читать вразумил? На-кася, попробуй. – И она бухнула на стол толстенную, потемневшую от старости книгу в деревянном переплете, застегнутом на крючок.

      Когда я снял крючок и открыл книгу, увидел, что на первой пергаментной странице старым церковнославянским письмом написано: «Травник».

      – Так тут вроде «Травник» написано, бабушка, а дальше я не разберу.

      Бабка смотрела на меня, вытирая слезы:

      – Сподобилась чудо великое в конце жизни увидеть, убогий цифирь сам собой изучил и грамоту одолел. Слава тебе, Господи, я ведь думала, умру и оставлю сироту неприкаянную, будет юродивым ходить по людям.

      – Не плачь, бабуля, все хорошо, – сказал я и стал думать, чем точить пилу.

      Пациентов сегодня не было, не было и хлеба, но зато у нас имелись две сваренные щуки и фруктовый взвар. А я рассчитывал, что рыба продолжит в мои ловушки заходить.

      Следующий день начался с работы, хоть я умел считать и читать, но в дереве не понимал ничего. И вместе с бабушкой ходил и размечал, какие деревья будем пилить. Свалили мы несколько сосен и распилили их на бревна метра по четыре