Муравей в стеклянной банке. Чеченские дневники 1994–2004 гг.. Полина Жеребцова

и еще, видимо, головой ударило. Он с утра вел себя нормально, а потом начал курить на уроке. Когда ему запретили курить, он грыз и плевал спички на пол, а в довершение ко всему встал со своего места, подошел и меня обнял. Я не растерялась и давай его лупить тетрадкой по наглой морде.

      Ни увещевания учителя, ни ругательства окружающих, ни шлепки тетрадкой Магу не уняли, и он весь урок простоял позади моего стула. Периодически лез обниматься и подвывал (вызывая смех даже у тех, кто пытался его оттащить):

      – Полина, как я люблю тебя! Что мне делать? Мне плохо!

      Причем все это он совершал с физиономией истинного страдальца.

      Как только урок закончился, я побежала домой. У ворот мне встретились одиннадцатиклассники. Один из них крикнул:

      – Эй, Касси, привет тебе от Рустама!

      На что я ответила:

      – Дурак! Я не Касси, я – Фатима!

      – Ну, привет, Фатима, – уже менее уверенно продолжил семнадцатилетний дылда. – Ты же Рустама знаешь?

      – Не знаю я никакого Рустама! – сказала я.

      Что им от меня нужно?!

      С Заирой не знаю, как поссориться. Вот влипла! Она лезет в дружбу. Тина по страшному секрету рассказала, что Заира как-то завела ее к себе домой и заставила поцеловаться языками. На черта мне такая “подруга”?

      Буду учить чеченский язык – иначе тут не выжить.

      Поля

      27.10.

      Что сегодня творилось! Я, Касси и Сета играли в жмурки за школой. К нам приставали мальчишки – мы их отгоняли. А потом нечто совсем невообразимое началось: у нас в классе есть новенький парень-чеченец. Он нас на две головы выше. Здоровый, как слон, и жирный, как свинтус. Глаза рыбьи. Голосок смешной, как у мыши. Два раза оставался на второй год. Все дружно стали звать его “Кабан”, что его нисколько не оскорбило, а наоборот, обрадовало. Видимо, его и раньше так звали, в других школах.

      Сегодня он подошел ко мне и ударил. Молча! Я еле на ногах устояла – такая он туша. Говорю:

      – Ты чего дерешься?

      Кабан стал что-то пищать тонким детским голоском и еще раз меня ударил. Я ему тоже врезала и сказала:

      – Поговорю с директором. Надо тебя со школы гнать!

      После этого он вытаращил глаза и неожиданно сказал:

      – Извини.

      Но минут через десять забыл о том, что извинился и опять полез.

      Я не могу заниматься, слушать уроки! Кошмар! Другие мальчишки, увидев Кабана и его действия, тоже стали ко мне придираться. Абдула плюнул на меня: правда, он хотел попасть на Заиру, но попал мне на ботинки. Я за ним погналась. Худенький Абдула юркнул в неработающий туалет, но не успел закрыть за собой дверь. Оставшись без друзей, один на один со мной и старым поломанным унитазом, он преисполнился угрызений совести и, заплакав, стал клясться Аллахом, что более не причинит мне зла. Я даже колотить его не стала, отпустила.

      Мы так и пошли вместе из туалета. Идем назад и видим, как Мага и Хасик-задира смеются-веселятся и Кабан хохочет с ними. Мага меня увидел и как заорет:

      – Я люблю тебя!!!

      Ага. А я в ответ:

      – Очень приятно.

      Он:

      –