Зенитная цитадель. «Не тронь меня!». Владислав Шурыгин

Забинтовывая палец, он приговаривал: – Верочка, ты просто героиня! Секундочку потерпи… Умница! Вот и все!

      Он привлек жену к себе, ласково, как маленькую, погладил по голове, по волнистым каштановым волосам… Рука у Сергея Мошенского – крупная. Природа не обделила его – он был крепко скроен, высок, готов к любой физической работе.

      Вера взглянула на мужа снизу вверх, глазами, полными слез:

      – Я-то героиня, а ты? Испугался, точно сам поранился. Как же ты воевать будешь, Сережа? На войне ведь людей ранят и убивают…

      От неожиданно сказанных слов умолкла. Испугалась. Война-то уже шла! И на ней погибали люди… По лицу Сергея пробежала тень.

      – А знаешь, ты ведь права… Надо перестраиваться, перевоспитывать себя, чтобы не растеряться, если вдруг рядом упадет товарищ, если рядом будет кровь…

      – Что ты, Сережа! Что ты! – встревожилась она. Провела по лицу мужа ладонями. – Я не то сказала. Я глупость сказала. Никто рядом с тобой убит и ранен не будет. Все будет хорошо. На твоем линкоре, ты сам говорил, броня толстая. Ее снаряд не пробьет. Да?

      – Да. Но насчет крови ты права… Все эти годы, как всякий военный, я готовил себя к войне, но, очевидно, есть на войне такие вещи, подготовиться к которым заранее невозможно… Кровь, раны, увечья, гибель боевых друзей… Однако надо себя обязательно перестроить, заставить стать настоящим бойцом. Вот такая теперь задача. Трудная задача, Верочка…

      – Да, но, я уверена, ты сумеешь. Я увижу. Я уже вижу, Сережа. Но пусть все пули и бомбы пролетят мимо тебя. Моя любовь спасет тебя.

      Он привлек жену к себе:

      – Не совсем так, Верочка… Прежде всего я должен спасти, защитить нашу любовь. Защитить тебя и нашего будущего сына.

      – Сына? Ты так уверен? А если дочь?

      – Я буду любить ее, как люблю тебя.

      – Значит, твоя любовь разделится между нами поровну и, следовательно, по законам простейшей арифметики, лично для меня уменьшится вдвое?

      Он улыбнулся. Большой, добрый и такой домашний – в белой трикотажной майке, в сатиновых спортивных шароварах и кожаных тапочках на босу ногу…

      Глядел в лицо жены, видел капризный изгиб уголков губ, почти детский каприз-обиду. Скоро Вере рожать, но беременность ничуть не изменила ее лицо. Напротив, оно стало нежнее и белее, а губы, подобно зрелой вишне, налились тугим ярким соком.

      «Девчонка. Большая капризная девчонка… Боится, что я стану любить ее меньше… Разве чувства человеческие поддаются арифметическим подсчетам?»

      Этот разговор любящих друг друга людей, неповторимый и в то же время обычный, как шелест листвы, как спокойное мерцание звезд, как ритм морского прибоя, происходил в крохотной кухоньке дома на Пироговке, в затемненном Севастополе.

      И люди эти, как и тысячи тысяч других, пока еще были рядом, жили своими делами-заботами, пока еще не прервали связь с обыденным, привычным, но уже… ушедшим, довоенным временем…

      Две недели назад Сергей и Вера жили в Ленинграде, где старший лейтенант Мошенский учился на курсах усовершенствования комсостава. То был самый счастливый