Урал 2017. Эра безумия. Андрей Орлов

Шура явно чего-то боялся и не испытывал большого желания покидать кабинет.

      – Вот через него и пойдем, чтобы не видеть весь этот бедлам, – кивнул Шура. – Не привыкать нам по жизни все делать через задний проход…

      И снова голова отделялась от тела, а в организме протекала неустанная борьба противоречий. Он ловил себя на мысли, что организм с чем-то борется и в принципе справляется. Шура торопился, тянул его за рукав. По коридору сновали люди в белых халатах, что-то вопрошали у Шуры. Он односложно отвечал, отмахивался. Лестница, знакомый «предбанник», черный ход и курящие санитары – но уже другие. Аллея в глубь территории, задняя сторона ограды, неказистое строение на задворках – больничный морг. Двое работников дымили со страдальческими минами под криворуким тополем. В облезлых помещениях, заставленных шкафами и каталками, царила спасительная прохлада – но желания здесь пожить почему-то не возникало. К людям, переехавшим в мир иной, могли бы относиться уважительнее. Тела лежали в беспорядке, наспех прикрытые простынями. Работник морга с въевшейся в физиономию серостью отогнул простыню и отвернулся. Освещение было скудное, но его хватало. За прошедшую неделю со дня гибели дочери Иван Алексеевич Сурин сильно исхудал, ни разу не брился. Щетина торчком, складками висела дряблая кожа. Глаза его были закрыты, на лице застыла смиренная скорбь. В верхней части височной области выделялась багровая короста – смерть наступила в результате воздействия внешних факторов.

      – Что случилось, Шура? – пробормотал он.

      – Не знаю, дружище… – стыдливо бубнил приятель, пряча глаза. – Этому нет объяснения – как и всему, что сейчас творится… Ты же знаешь, он лежал под моим присмотром, я лично его наблюдал и назначал курс лечения… У Ивана Алексеевича была клиническая депрессия – типичное аффективное расстройство. Вся ярко выраженная «депрессивная триада» – нарушение мышления, двигательная заторможенность, полная утрата способности что-то переживать. Он ничего не замечал, не ел – приходилось кормить принудительно. Он был абсолютно безобиден и тих… В палате, помимо Ивана Алексеевича, лежали еще двое со схожими диагнозами. Буйных там не было. Все случилось сегодня утром, часов в шесть. Его вдруг затрясло, кожные покровы резко покраснели, глаза вращались – во всяком случае, эти двое так рассказывали. Они проснулись от его рычания и воплей… Санитары вбежали поздно – проспали, козлы… Когда они явились, в Ивана Алексеевича уже бес вселился. На соседей по палате он не бросался, но был в явном неадеквате. Рвота, бессвязный лепет, перевернул зачем-то свою кровать… Санитары бросились, чтобы его зафиксировать, он побежал к окну, оступился, ударился виском о подоконник… Прости, Андрей, можешь, конечно, вчинить иск к больнице или лично мне набить морду – ведь я обещал одно, а допустил такое… Но, видит бог, это трагическая случайность, это не должно было случиться…

      Шура замолчал. Он действительно был расстроен. Работник морга подавил зевоту и вернул простыню на место, хотя никто его не просил. Андрей почувствовал облегчение