Я – судья. Божий дар. Татьяна Устинова

эскизами клумб и альпийских горок для своих русских клиентов, ездила к поставщикам за саженцами, руководила посадками на участках. Работа позволяла ей хоть ненадолго отвлечься.

      За год ежемесячных попыток вырастить в пробирке жизнеспособные эмбрионы Джонсоны почти потеряли веру в то, что это возможно. Они продолжали бороться даже не столько по инерции, сколько из страха признать поражение. Оба в глубине души знали, но боялись признаться себе, что все бесполезно, надежды нет и пора остановиться.

      Джейн высаживала агаву на участке у своей постоянной клиентки – жены какого-то русского промышленника, которая хотела, чтобы перед ее подмосковным домом непременно росла агава и вообще все было «как в Калифорнии, ну, вы меня понимаете». Джейн пыталась объяснить, что теплолюбивая агава вряд ли приживется в холодном северном климате, но клиентка была настойчива. В итоге агаву таки привезли, и Джейн наблюдала, как рабочие высаживают ее в специально подготовленную яму, наполовину заполненную смесью торфа и опилок – своего рода одеяло, под которым корни растения (Джейн на это очень надеялась) не будут мерзнуть суровой русской зимой.

      В кармане завибрировал мобильный. Джейн посмотрела на экран. Звонили из клиники. Она не сразу поняла, о чем речь. А когда поняла – не поверила.

      И только когда профессор на том конце провода чуть ли не закричал на нее: «Срочно! Приезжайте немедленно, у вас два часа, надо сейчас же делать подсадку! Эмбрионы ждать не могут!» – Джейн стало ясно: у них получилось!

      Подсадка прошла удачно. Джейн провела еще сутки в клинике – в кровати, почти без движения. Ей нельзя было вставать, садиться, поворачиваться на бок – это могло повредить эмбрионам, помешать им прижиться.

      Сэм примчался, как только узнал, что жена в больнице. Вбежал в палату с огромным букетом. Они сидели обнявшись, и Джейн плакала – громко, навзрыд. Это были счастливые слезы. Слезы Робинзона Крузо, увидевшего на горизонте паруса. У них будет ребенок. Свой, собственный! Они победили. Все было не зря. Все-таки они победили.

      А еще через два дня у Джейн началось кровотечение, и оказалось, что эмбрионы не прижились. Когда Сэм приехал с работы, жена сидела в углу дивана, закутанная в халат, бледная, постаревшая на десять лет. Мешки под глазами от слез налились фиолетовым.

      – Ну что вы хотите? – сказал профессор Сэму. – Вероятность успеха – не более тридцати процентов. Вы хотите детей, она хочет, а ее организм – нет. А мы, доктора, – не боги, с природой не поспоришь.

      И тогда Сэм решил, что надо смириться. Не следует пытаться выломать дверь, которую Господь для тебя закрыл.

      Они с Джейн сидели в гостиной, пили вино и разговаривали. За окном сверкал куполами храм Христа Спасителя.

      Принять мысль, что у тебя никогда не будет собственного ребенка, было мучительно. Но они сумели это сделать. Однако если Бог закрыл дверь, вполне может быть, что он оставил где-то открытым окошко.

      Сэм и Джейн проговорили всю ночь. Это был длинный, честный разговор. Впервые за долгие годы они отбросили свои