Внесите тела. Хилари Мантел

растущие проценты, в случае Уэстона. Он вновь трогает тесто – вроде немного твердовато?

      – А что говорят на улицах?

      – Говорят, старая королева больна. – Терстон ждет, но его хозяин взял пригоршню коринки и ест ягоды одну за одной. – Я слышал, она болеет сердцем. Говорят, она прокляла Анну Болейн, так что та не может родить мальчика. Или если родит, то не от короля. Говорят, у Генриха есть другие женщины и будто бы Анна бегает за ним по спальне с овечьими ножницами, грозится его охолостить. Королева Екатерина, как все жены, закрывала глаза на его измены, но Анна не хочет терпеть, обещает, что он поплатится. А какая будет лучшая месть? – Терстон смеется. – Наставить Генриху рога и посадить на престол своего ублюдка.

      Ох уж эти лондонцы, что ни человек, то глубокий ум – глубокий, как выгребная яма.

      – А говорят, кто будущий отец ее ребенка?

      – Томас Уайетт? – предполагает Терстон. – Она к нему благоволила до того, как стать королевой. Или ее прежний любовник Гарри Перси…

      – Перси же у себя в Нортумберленде, разве нет?

      Терстон закатывает глаза:

      – Что ей расстояние? Захочет – свистнет и перенесет его по воздуху. Да она одним Гарри Перси не удовольствуется. Говорят, у нее перебывали все королевские джентльмены. Она ждать не любит, так что они все стоят у двери в рядок, наяривают свое добро, пока она не крикнет: «Следующий!»

      – И они входят. Один за другим. – Он смеется. Доедает с ладони последнюю изюмину.

      – Добро пожаловать назад в Лондон, – говорит Терстон. – Мы тут верим всему на свете.

      – Помню, вскоре после коронации Анна созвала своих приближенных и слуг, мужчин и женщин, и прочла им наставление, как себя вести: играть только на фишки, срамных слов не говорить, тела не заголять. Согласен, теперь все не так строго.

      – Сэр, – говорит Терстон, – у вас мука на рукаве.

      – Ладно, пойду наверх, буду заседать в совете. Смотри не запоздай с ужином.

      – Когда это я запаздывал? – Терстон заботливо стряхивает с него муку. – Хоть раз такое было?

      Совет не государственный, а семейный, и заседают в нем Рейф Сэдлер и Ричард Кромвель, сообразительные, умеющие быстро сосчитать, быстро найти ошибку, быстро ухватить суть. И еще Грегори. Его сын.

      В этом сезоне юноши ходят с сумками мягкой кожи, как у агентов банка Фуггера, которые колесят по всей Европе и задают моду. Сумки в форме сердца, и ему всегда кажется, что молодые люди идут к возлюбленным, но те клянутся, что ничего подобного. Племянник Ричард Кромвель ехидно глядит на сумки. Сам Ричард, как и дядя, все ценное носит ближе к телу.

      – А вот и Зовите-Меня, – говорит племянник. – Только гляньте, что за перо у него на шляпе!

      Томас Ризли входит, оставляя за дверью помощников. Это рослый красавец с темно-рыжими волосами. Его отец и дед носили фамилию Рит, но сочли, что она чересчур проста; оба служили в геральдической палате, так что имели возможность превратить обычных предков в благородных, а простую фамилию – в более звучную, хотя длинное «Риотеслей» быстро сократилось до «Ризли». Перемена вызвала много шуток; в Остин-фрайарз