Приключения вертихвостки. Ира Брилёва

Мы были знакомы всего около года, но я каким-то седьмым чувством ощущала, что такого искренне любящего и преданного мне поклонника у меня больше никогда не будет. И от этой мысли мне стало еще хуже. Но смерть – это единственная вещь, которая делает все сожаления бесполезными, а невысказанные вовремя мысли – безвозвратно утратившими смысл.

      На часах было уже далеко заполночь, а я все еще сидела в кресле, поджав ноги, и грустила. Вино было давно выпито, и, погрустив еще полчаса под ненавистного мне Вивальди – в память о Сашке – я все же пошла спать.

      На следующий день жизнь закрутила меня в новых вихрях, неудержимо и предсказуемо, и уже через месяц я и думать забыла про Сашка. То есть, я, конечно, его помнила – наша с ним фотография, где на мне было мое любимое маленькое черное платье, стояла в моей замечательной, я бы даже сказала, роскошной – с легкой руки незабвенного Сашка – квартире на самом видном месте. Но под грузом новых дел и новых событий его образ как-то слегка стерся и потускнел.

      Однажды вечером, когда я уже вся с ног до головы обмазалась ночным кремом, в моей квартире раздался телефонный звонок.

      – Слушаю, – сказала я недовольным голосом – мне пришлось обмотать трубку телефона полотенцем – на моих руках лежал сантиметровый слой жирнющего питательного крема.

      – Это Зинаида Иосифовна? – приятный грудной голос проворковал мне прямо в ухо.

      – А кто же еще? – так же недовольно ответила я. – Кто это?

      – Зинаида Иосифовна, это вас беспокоит некто Вильбрант Давид Семенович. Я юрист, – грудной голос был профессионально-вкрадчив. Я насторожилась.

      – Юрист? Какие юристы звонят по ночам? Уважаемый, вы бы придумали что-нибудь поинтересней, – почти проорала я в трубку, но голос был настырным. Он проворковал, ничуть не испугавшись моего гнева:

      – Прошу вас, выслушайте меня. Это же в ваших интересах. Дело в том, что я действую по указанию Александра Владимировича. – Я озадаченно молчала, пытаясь сообразить, о ком идет речь. Голос мне неожиданно подсказал правильный ответ: – Сашок. Так, кажется, он любил именовать себя в некоторых кругах…

      Я не дала ему закончить:

      – Сашок? Что с ним? – в моем голосе, видимо, было столько неподдельной тревоги, что его голос стал намного мягче, чем даже был до сих пор.

      – С ним? С ним ничего. К сожалению, в его положении уже ничего измениться не может. А вот для вас у меня есть хорошие новости. Но мне не хотелось бы сообщать их вам по телефону.

      Я почему-то разволновалась и теперь лихорадочно стирала с рук масляный крем небольшим махровым полотенцем. Крем размазывался, прилипая к полотенцу большими жирными кусками, и шлепался на пол аккуратными тягучими кучками. Я еще больше разнервничалась и теперь металась вокруг телефона, словно полоумная, размазывая крем по всему, к чему я прикасалась. Телефон пострадал больше всех – почти весь слой крема, который был предназначен для моих рук, перекочевал на его отливающие глянцем, старинные бока. Увитый шелковой нитью шнур этого