Золотая женщина. Татьяна Тронина

и она точно умрет.

      Платье на ней обгорело, все видимые участки тела были покрыты ссадинами, а что внутри творилось, насколько там все было разбито-раздавлено – лучше и не думать…

      Деревня производила удручающее впечатление – унылые покосившиеся домишки, пыльные деревца вдоль дороги.

      На одном из домишек висела бледная, почти выцветшая надпись: «Больница».

      – Так вон же… вон же больница! – держась за ноющий бок, простонала Вика.

      – Ну да, была раньше больница, – согласно кивнула ее спутница. – Только давно очень. Когда наш колхоз передовым был. Колхоз-миллионер! А теперь в этой больнице только ветер гуляет. Эх, были раньше времена… – И старуха пустилась в пространные воспоминания. Но Вика ее не слушала.

      За одним из заборов стояла пара – тощий мужчина и унылая немолодая женщина с огромным животом. Выставив вперед ладонь, Вика попыталась загородиться от их любопытных взглядов. И вдруг подумала: «Девятый месяц, тазовое предлежание». Тетка была на девятом месяце беременности, и плод внутри ее находился в неправильном положении – вот что возникло в гудящей Викиной головушке. «Дура! – тут же осадила она себя. – Я ж эту тетку не пальпировала, УЗИ не назначала, с чего придумала про тазовое предлежание?! У меня сотрясение мозга, это точно…»

      – Здрасте! – крикнула старуха через забор, потом повернулась к Вике: – Митяй и жена его, Нинка. Митяй у нас справный мужик, не пьет. Вон, машина у него есть…

      Позади Митяя стоял «Москвич-412», с замазанными пятнами ржавчины. И Митяй, и жена его Нинка таращились на Вику с простодушным, тупым удивлением.

      Вика отвернулась.

      У старухи был дом такой же старый, как и она сама. Перед домом росли яблони, чуть в стороне – ровные ряды грядок. Вика с отвращением посмотрела на торчащую из земли зелень…

      Старуха помогла Вике взойти на покосившееся крыльцо, пустила внутрь. В доме царила полутьма и пахло как-то неприятно – чем-то кисловатым, затхлым, густым.

      – Ложись-ка вот сюда… Глядишь, и оклемаешься. – Старуха подвела ее к низкому топчану, покрытому пестрой заштопанной тряпкой.

      Вика покорно легла на топчан, сложила руки на груди. Перед глазами все кружилось.

      – Я не боюсь… чего бояться? Я давно этого ждала… – едва слышно прошептала Вика. Она ждала свою смерть.

      – Чего? – крикнула старуха, возясь у печи. – Чего сказала, что ли?

      Вика вздохнула и произнесла громко, торжественно:

      – Скажите, бабушка, а вы верите в загробную жизнь?

      – Неча всяку ерунду думать… – фыркнула старуха. – Садись вот, покушай… – Она поставила на стол облезлую кастрюлю. – Как звать-то?

      – Меня? Виктория. Вика…

      – А меня бабкой Зиной кличут. И ты так обращайся. У нас просто, без церемониев… Иди сюда.

      Вика застонала. А потом поднялась и села – из какого-то упрямства. Увидела свои вечерние туфельки – рваные, со сломанными каблуками.

      Баба Зина принялась охотно вещать:

      – …Так вот – у нас, милая, дохторов уже лет двадцать нет. Без них обходимся… Недели через три,