Александрия. Книга вторая. Николай Викторович Игнатков

еребинтованная ересь,

      Грудь раздвигает для наград.

      После последней встречи с императором прошло много месяцев, император молчал. Все шло, как шло ранее, и поэт вновь погрузился в свой мир поэзии, издавал одну за другой новые книги, перестав надеяться на перемены.

      В середине года последовал звонок из-за рубежа, звонивший представился сотрудником Нобелевского комитета и сообщил поэту, что он номинирован на Нобелевскую премию мира, не посвящая в детали. В заключение разговора предупредил, что в случае ее присуждения его известят официально. Как правило, из большого количества номинантов ее получает один, но и сама номинация это уже высокая оценка.

      В Нобелевском комитете тайна хранится за семью печатями, поэтому узнать, кто его номинировал, и за что узнать было невозможно. Учитывая, что кроме изданных книг у поэта других заслуг нет, книги, скорее всего и явились основанием для номинации.

      Новость о номинации немного взволновала поэта, но затем волнение ушло, растворилось, растаяло. Жизнь проходила в обычном ритме. Время от времени поэт продолжал подбрасывать в свой план перемен свежих дровишек, многие были ещё сыроваты, был и очевидный хворост. Выносить свои мысли на широкую публику он не желал, не делился ими даже с близкими ему людьми. Считал эти мысли фундаментом для поэзии и не более того, особенно после молчания императора. День проходил за днём, ночи то врывались беспокойством не давая уснуть, то наоборот укрывали спокойствием и тишиной…

      Звонок в дверь и посыльный, поднявшись на этаж, вручил пакет, попросил расписаться, попрощался и ушел. На пакете стоял штамп Нобелевского комитета. Руки поэта задрожали, на лбу выступила испарина и он, стоя в коридоре, распечатал пакет. В конверте находилось письмо на фирменном бланке Нобелевского комитета с подписью и печатью. Письмо написано на норвежском языке, поэтому, что в нем поэт понять не мог. Присуждена ему премия или его известили официально о номинации, он мог только догадываться. Поэт занёс письмо в комнату сыну, положил на стол.

      – Как нам перевести этот текст?

      Сын посмотрел на незнакомый язык, английским он владел в совершенстве, задумался.

      – Сейчас сфотографирую и попробую найти переводчика в интернете.

      – Хорошо, – сказал поэт и ушел к себе в комнату с не покидающей мыслью, что там… Эта мысль не давала расслабится и постоянно стучала в висках.

      – Что там? Что там? – не переставая, думал он.

      Сын нашел переводчика, оплатил пятьсот александриек за один листок текста и направил текст переводчику. Переводчик обещал в течение часа сделать перевод и направить ответ. Время шло мучительно долго, волнение поэта то усиливалось, то ослабевало. Ничем другим он больше заниматься не мог. Ждали ответа… Последовал звонок по телефону от двоюродного брата, который проживал в столице. Брат, не здороваясь, начал эмоционально поздравлять с наградой. Информация о присуждении Нобелевской премии мира была уже в интернете и ее перепечатывали разные издания. Помощь переводчика уже была не нужна, но он добросовестно выполнил свою работу и уже минут через пятнадцать после разговора с братом прислал перевод. Все подтверждалось. О месте и времени вручения награды будет сообщено дополнительно. Супруга расплакалась, сын от радости не произнес ни одного слова, поэт решил по древней александрийской традиции такую новость нужно закрепить хорошей рюмкой водки. Так как в его семье ни сын, ни супруга спиртного не употребляли, он не стал советоваться, что приобрести быстро собрался и пошел в ближайший супермаркет. Покупая спиртное, а в этот раз он позволил себе не по его кошельку литровую бутылку виски «Red Label», и подбирая другие продукты для праздничного стола он еще не догадывался о том, что уже завтра так свободно прогуливаться по супермаркету он не сможет, как и просто выйти на улицу. Его будут сопровождать многочисленные журналисты, перекрикивая друг друга, задавая свои вопросы, и слепить вспышки фотоаппаратов и видеокамер. Простая человеческая жизнь для него уже закончена, начинается новая, не привычная для него и его семьи, жизнь публичного человека. Еще вчера, никому не известный поэт и вдруг узнаваемый не только в экране телевизора, но и в обыденной жизни. Но это будет завтра, сегодня он довольный собой нес выпить и закусить в трех пакетах домой, совсем не думая об этом завтра, а думая только о виски «Red Label» и о том, что не хватает для виски «содовой» и льда. «Содовая» и лед в супермаркете почему-то не продавались.

      Октябрь выдался солнечным и теплым, деревья как разноцветные фантики – желтые, зеленые, оранжевые. Летала легкая невидимая паутина, одна опустилась на стекла его очков, но он не обращал на нее, ни какого внимания торопливой походкой устремился домой. На него пахнуло солнышко и как бы подхватило, и понесло по дороге, которую он не чувствовал под ногами.

      – Все телефон отключаю, дверь не открываем, сегодня мы ни для кого не доступны, – решил поэт, поднимаясь по лестничному маршу в квартиру.

      Ранее утро поэта встретило легкой головной болью, литровая бутылка виски оставила свои последствия. Поэт, как правило, вставал с постели в шесть часов утра. И сегодня не нарушая установленный ритм, он сделал два упражнения,