Скотный двор. Джордж Оруэлл

олько свет в спальне погас, во всех хозяйственных постройках фермы началось движение и суета. Днем разлетелся слух о том, что Старейшина, знатный призовой хряк средней белой породы, прошлой ночью видел странный сон и хотел поделиться им с другим животными. Было решено провести собрание в большом сарае, как только мистер Джонс прекратит шастать по двору и уляжется спать. Старейшина (так его все называли, хотя на выставках он значился под именем «Уиллингдонский красавец») был настолько глубоко уважаем на ферме, что каждое животное было готово пожертвовать часом сна, чтобы послушать, что он скажет.

      В дальнем конце большого сарая соорудили что-то наподобие платформы, которую подсвечивал свисающий с балки фонарь, и где, собственно, Старейшина уже деловито восседал на кучке соломы. Ему недавно стукнуло двенадцать лет, и в последнее время он изрядно располнел, но он все еще оставался величественным свином с мудрой и доброжелательной внешностью, даже несмотря на то, что его клыки никогда не подпиливали. Вскоре начали подтягиваться другие животные и устраиваться поудобнее вокруг импровизированной сцены. Первыми пришли три собаки – Кувшинка, Джесси и Кусака. За ними приплелись свиньи, которые развалились на соломе прямо перед платформой. Курицы уселись на подоконники, голуби расположились на балках под крышей, овцы и коровы заняли места сразу за свиньями и принялись пощипывать из-под них сено. Две ломовые лошади, Боец и Кашка, зашли в сарай вместе, очень медленно и с большой осторожностью ступая своими огромными мохнатыми копытами, чтобы ненароком не раздавить какую-нибудь примостившуюся на соломе мелюзгу. Кашка была уже немолодой, хоть и крепкой кобылой, которая значительно огрузнела после четвертого жеребенка. Боец был огромным тяжеловозом почти восемнадцать ладоней в высоту, а силой превышал двух лошадей вместе взятых. Белая полоса на носу придавала ему слегка глуповатый вид, хотя, чего уж греха таить, он и впрямь не обладал выдающимся интеллектом. Однако его повсеместно уважали за его силу воли и невероятную работоспособность. За лошадьми прискакала Мюриэль, белая коза, и приплелся Бенджамин, осел. Бенджамин был самым старым животным на ферме и обладал также самым скверным характером. Он редко что-то говорил, а когда все же говорил, то обычно это было какое-нибудь циничное замечание: например, что Бог дал ему хвост, чтобы отгонять мух, но он прекрасно прожил бы как без хвоста, так и без мух. Он был единственным среди животных на ферме, кто никогда не смеялся. А когда его спрашивали, почему так, то он обычно отвечал, что никогда не видел вокруг абсолютно ничего смешного. Тем не менее, хоть он не признавал этого открыто, он восхищался Бойцом. Обычно они оба проводили воскресенье в маленьком загоне за садом, паслись бок о бок, но при этом даже не разговаривали.

      Как только лошади умостились, в сарай ворвался выводок утят, отбившихся от своей матери-утки. Малыши слабо попискивали и метались из стороны в сторону в поисках укромного места, где бы на них никто не наступил. Кашка огородила их своей большой передней ногой, словно стена, утята прижались к ней и тут же заснули. Практически в последний момент, демонстративно пожевывая кусок сахара, в сарай ехидно притрусила хорошенькая, хоть и пустоголовая, белая кобылка Молли, таскавшая повозку мистера Джонса. Она заняла место поближе к платформе и начала игриво потряхивать своей белоснежной гривой в надежде привлечь всеобщее внимание к вплетенными туда красным ленточкам. Последней пришла кошка, которая, как всегда, огляделась в поисках самого теплого места. В итоге она втиснулась между Бойцом и Кашкой, где удовлетворенно мурлыкала на протяжении всей речи Старейшины, при этом абсолютно не слушая, о чем он распинался.

      На собрании присутствовали все животные, кроме Моисея, ручного ворона, который мирно спал на шестке за задней дверью. Когда Старейшина убедился, что все уселись и готовы его слушать, он откашлялся и начал:

      «Товарищи, вы все уже слышали о странном сне, который приснился мне прошлой ночью. Но об этом немного позже. Сначала мне нужно кое-что сказать вам. Сдается мне, товарищи, что недолго мне осталось жить на этом свете, но прежде чем я умру, я считаю своим священным долгом передать вам ту мудрость, которую я приобрел. Я прожил долгую жизнь, у меня было много времени для размышлений, пока я лежал один в своем стойле, и как по мне, я имею полное право заявлять, что понимаю, как устроена жизнь на этой земле не хуже, чем любое животное, ныне живущее. Именно об этом я и хочу поговорить с вами.

      Итак, товарищи, как же устроена наша жизнь? Давайте посмотрим правде в глаза: наша жизнь несчастна, утомительна и коротка. Мы рождаемся, нам дают ровно столько пищи, сколько нужно для поддержания жизни в наших телах, и те из нас, кто способен на это, обременены впридачу тяжелой и изнурительной работой до последнего вздоха. И вот, когда все соки из нас выжаты и взять с нас больше нечего, нас убивают с ужасающей жестокостью. Ни одно животное в Англии не знает счастья и отдыха после того, как ему исполнился год! Ни одно животное в Англии не является свободным! Жизнь животного – это ничто иное, как несчастье и рабство. Это чистая правда, товарищи.

      Но разве таков естественный порядок вещей? Неужто это все потому, что наша земля настолько бедна, что не может обеспечить достойную жизнь тем, кто на ней живет? Нет, товарищи, тысячу раз нет! Почва