Кусатель ворон. Эдуард Веркин

памятника Левитану встретил Александру. Она сидела возле клумбы, прямо на траве, и кормила кошку копченым судаком.

      Сфотографировал. Для блога. Тег «Милосердие».

      Кошка… Кот. Такое обилие боевых ран могло сосредоточиться только на коте. Уши отсутствовали вовсе, то ли отгрызли, то ли так и народился, происходя из древнего бойцового рода. Вместо хвоста обрубок, что также указывало на отсутствие в коте миролюбия.

      Глаз в одном экземпляре. На шее глубокая, размером с пятирублевик, рана, свежая, едва затянувшаяся. Страшный зверь, какой-то весь квадратный, неприятно мускулистый, видимо, изначально белой масти, за годы свинства и бродяжничества ставшей грязно-серой.

      – Бюбхен, кюшай. Кюшай, Бюбхен, – приговаривала Александра.

      Бюбхен не стеснялся, жрал судака с деловитым мурчанием, неприятно при этом пошевеливая мускулатурой. Идиллическая картина, определенно «милосердие». Вот почему тут, в Плёсе, так много кошек. Иностранцы покупают у местных копченую рыбу и откармливают ею кошаков из гуманитарных соображений.

      – Осторожно, у него может быть стригущий лишай, – предостерег я.

      Наивная иностранка Александра не знала, что такое «стригущий лишай», я не стал ее просвещать, не стал разрушать приволжскую сказку.

      Бюбхен сожрал судака уже почти целиком, костей осталось немного, ну, и парочка плавников, догрыз хвост и поглядывал вопросительно на Александру.

      – Катце…

      И Александра достала из рюкзачка железную банку красной икры, тут уж я не стерпел.

      – Кошки икру не едят, – соврал я. – Она слишком соленая. Могу пожертвовать карася.

      Я достал карася и пожертвовал.

      Александра поглядела на меня с благодарностью и подержала за руку. Бюбхен же накинулся на карася с азартом, как мне показалось, все-таки несколько меньшим, чем на судака. Александра же наблюдала за этим событием с неподдельным удовольствием, и я подумал о разнице в наших менталитетах. Вот ей, настоящей немецкой немке, доставляет радость созерцание кошки, поедающей рыбу. А мне, настоящему русскому немцу, доставило бы радость другое – если бы это я ел карася, а этот Бюбхен смотрел бы на меня с завистью и с тоской. Тег «Примат примата», ну, или как-то так.

      И представилось мне вдруг – вот пройдет год, и мы будем где-нибудь там сидеть на Рейне, волна плещет, на другом берегу горы, и замки, и дубы поблескивают золотом…

      – Витя!

      Я обернулся.

      Снежана. Почему-то без Листвянко. Что-то случилось, значит.

      – Там этого бьют! – сказала Снежана. – Немца, который повыше. Глухонемого!

      Дитера бьют, прекрасная новость.

      – А Дубина где?

      – Он купается… А этого глухонемого-то совсем убьют…

      – За что?

      – Он с местными поссорился! Беги давай!

      Ну, я и побежал. Сдал электронику Снежане и побежал. По Набережной, к центру.

      Площадь у двух якорей была заполнена гуляющим народом с теплохода, что-то разглядеть в этой толпе с