При блеске дня. Джон Пристли

кивнул:

      – Этот автор считает, что жизнь есть только на Земле. Глупости! Наверняка существа на других планетах тоже спорят, есть ли жизнь на нашей. Вам нравится Герберт Уэллс?

      Я честно ответил, что да. Он и сейчас мне нравится.

      – Мне тоже. Его вещи про любовь, политику и всякое такое мне не очень по душе, а вот другие… Бриджит говорит, они страшные. Мол, на самом деле Уэллс на стороне инопланетян и предпочел бы жить среди чудищ на Марсе или на Луне, чем среди обыкновенных людей. Но я с ней не согласен. Просто у него немного скверный нрав, вот и все. Ему бы немного успокоиться и стать терпимее. – Дэвид посмотрел на меня взглядом юного мандарина. – Чем вы занимаетесь?

      Я сказал, что с недавних пор работаю на его отца в «Хавесе и компании».

      – Папа считает, что я тоже должен со временем заняться торговлей шерстью. Он не очень настаивает – не то что строгие отцы во всяких поучительных романах, – но ему это кажется хорошей идеей. Тем более Оливер наотрез отказывается иметь дело с торговлей. Он вообще не любит работать от звонка до звонка. Ему проще вкалывать днями и ночами, а потом несколько недель бить баклуши: торговля такого отношения не терпит, верно? Я сам не такой, но мне неинтересно просто покупать и продавать: по-моему, это бессмысленная трата времени. – Дэвид понизил голос: – Папа на самом деле тоже так думает, просто не признается.

      – Хотите кекс? – К нам подошла Джоан Элингтон. Она улыбнулась мне как старому другу. – Тебе пора спать, Дэвид.

      – Верно. Вот сейчас поем кекс и пойду. – Он посмотрел на меня. – А вы ступайте к остальным и поболтайте с ними. Предупреждаю, подруги Бриджит ужасно глупые, особенно толстая брюнетка.

      Он имел в виду Дороти Соули, и несколько минут спустя, обменявшись с ней парой фраз, я уже был готов согласиться с Дэвидом. Толстой она не была, скорее пухленькой, с круглым румяным лицом и полными влажными губами. Бриджит пригласила ее, потому что она хорошо играла на виолончели. Есть на свете люди, которым до конца жизни суждено оставаться грубо гогочущими и неприлично глазеющими селянами. Дороти Соули показалась мне именно такой. Что-то во мне (я так и не понял, что именно) заставляло ее хихикать; она делала это постоянно и, наверное, хихикает по сей день, когда меня вспоминает. Вторая девушка по имени Уилсон была маленькой, хорошенькой и очень серьезной. Она играла на фортепиано, однако у Элингтонов ей блеснуть не удалось: мистер Элингтон сам любил поиграть и делал это с большим воодушевлением, хотя и несколько небрежно. Я побеседовал с обеими девушками, а потом подали кофе, и в гостиную вошли миссис Элингтон, Ева и Бриджит.

      Если бы Джок не предупредил меня о миссис Элингтон, я бы точно решил, что не нравлюсь ей, постарался уйти пораньше и никогда не вернулся. Ее красота словно была покрыта тонким слоем льда, и кроткая равнодушная улыбка ничуть не спасала положение; говорила она тоже холодно и четко выражала мысли, почти как Дэвид, только это производило куда более пугающее впечатление, ведь она