Цицерон. Между Сциллой и Харибдой. Анатолий Ильяхов

требовала наказания Лукулла за ошибки в командовании, повлекшие ряд поражений в войне с Митридатом. В противовес оптиматы – сенаторы из аристократов – настаивали, чтобы Лукуллу позволили отпраздновать триумф.

      На споры в Сенате и всяческие разбирательства в судебных комиссиях ушло почти три года, решения Лукуллу пришлось дожидаться в собственном имении за пределами Рима согласно заведённому предками порядку. И только в консульство Марка Цицерона на исходе третьего года неопределенности проблема для Лукулла разрешилась. Он получил согласие на триумфальные мероприятия.

      Тысячи жителей с любопытством наблюдали за проездом боевых колесниц, захваченных войском Лукулла в сражениях с понтийцами. В цепях провели сотни плененных военачальников Митридата и союзных ему царей. По улицам Рима «плыли» на катках сто десять кораблей с металлическими носами. Чёрные рабы-силачи несли на руках золотую статую Митридата и осыпанный жемчугом его щит, ещё тридцать носилок с серебряной утварью и ещё тридцать две – с золотыми чашами, оружием и монетами. Завершали шествие сто сорок мулов, нагруженных кожаными мешками с золотом, серебряными слитками и монетами. С наступлением сумерек город озарили факельные шествия, а народ заторопился к столам, накрытым на всех площадях. Триумфатор не пожалел «ста тысяч амфор заморских вин».

      И всё-таки торжества от такого «всеобщего народного праздника» Лукулл не испытал – приятно то, что своевременно.

* * *

      Но Лукулл несильно огорчился сдержанностью официальных почестей. Он ведь прошёл в триумфе по улицам Рима, показав народу, сколь выдающимся он был полководцем. Рим увидел отнятые у Митридата богатства – славные свидетельства грабежа владений понтийского царя. После триумфа все ценности и рабов он передал в казну Сената. Или почти всё…

      Поначалу друзья из сенатской партии предложили оставшемуся не удел Лукуллу принять на себя бремя их политического лидера. Назрела необходимость оказать противодействие Гнею Помпею в противовес его амбициям, проявленным за счёт популярности в армии и территориальных завоеваний на Востоке. Бывший командующий очень быстро получал опасное преобладание в общественном мнении. Но Лукулл отказался, сославшись на то, что ему чужды подобные устремления. Его пытались устыдить, обвиняли в неблагодарности, а он с достоинством отвечал:

      – Не так страшны козни со стороны врагов, как беда, которая исходит от доброжелательства своих друзей. Мои удачи в войне с Митридатом каждый из вас приписывал себе, а вину за неудачи возложили на меня одного. Вы предлагаете мне ещё одну войну, но уже с Помпеем, вашим же ставленником. Нет, мне достаточно одной великой победы: всё остальное не более чем тщеславие!

      Лукулл распорядился по-своему годами, отпущенными Небом, – жить в покое, роскоши и неге, ради удовольствия. Богатства он скопил немеряно: жители наблюдали прибытие в Рим личного обоза бывшего командующего: сотни верблюдов