Слепые по Брейгелю. Вера Колочкова

я всю жизнь только этим и занимаюсь… Делаю то, что ты хочешь. Вернее, стараюсь удовлетворять все твои желания, – сказал Саша.

      – Так уж и все? Можно подумать…

      – Ну, не все. Прости, что не все, – уточнил он. – Но что от меня зависит… По мере сил, как могу, как умею. Выше самого себя не прыгнешь, ты же знаешь… Как ни пытайся, все равно не прыгнешь…

      Так, стоп. Стоп! Как-то очень уж грустно Саша тогда все это произнес. И в глаза глянул с тоской. Очень уставшие у него глаза были. Печальные. Отчаянные. Будто просил чего. Сочувствия, что ли? Да, вполне может быть. А она не поняла… И Вика тоже пыталась… что-то такое ей объяснить. Нет, не увидела тогда, не поняла, будто глаза застило. Опять накинулась на него с раздражением:

      – Вот именно – выше самого себя не прыгнешь! А ты все время прыгнуть пытаешься, последнее доченьке отдаешь! Причем взрослой и самостоятельной доченьке, заметь… Нет, мне-то что, я не против, конечно. В конце концов, я мать, я люблю свою дочь нисколько не меньше, чем ты… Но, Саш. Все же должно быть… разумно как-то. Вменяемо. Разве я не права, скажи?

      Бац – тарелка выскользнула из ее мокрых рук, раскололась со звоном, фарфоровые брызги порскнули по линолеуму. Саша присел, осторожно-испуганно провел пальцами по ее лодыжке:

      – Не поранилась, нет?

      – Да ну… – Она раздраженно переступила ногами, отбрасывая от себя осколки. И его пальцы заодно отбросила.

      Не вставая с корточек, он глянул на нее снизу вверх:

      – Погоди, сейчас йод принесу. Надо обработать на всякий случай.

      – Да какой йод! Иди лучше, веник с совком принеси. Уберешь?

      – Уберу.

      – Так убирай, чего сидишь?

      Вопрос прозвучал слишком уж раздраженно, и сама почувствовала, что перебрала. Не хотела, само получилось. Он молча поднялся, встал рядом, глянул с грустным недоумением. Потом вздохнул, чуть-чуть мотнул головой из стороны в сторону, отвел глаза, будто ждал, когда отхлынет волна раздражения. Она и отхлынула странным образом. Как-то вдруг. Будто Сашино грустное недоумение было тем самым глотком валерьянки, необходимым для обретения спокойствия.

      – Тарелку жалко, Саш… Она из сервиза была.

      – Ну и черт с ней, с тарелкой, – сказал Саша.

      – Ага! Еще скажи – завтра новый сервиз купим! Давай, пообещай, ты же у нас все можешь! – И сама себе удивилась – да что это с ней? Только успокоилась, и опять… Что за качели такие? Может, и впрямь пора успокоительное принимать?

      – Маш… Что с тобой сегодня? Ты чем-то расстроена? Чего ты от меня хочешь, не пойму?

      – Я хочу?! Да я давно уже ничего не хочу! И вообще… Мне никогда ничего особо от тебя и не нужно было, кроме покоя и относительного чувства беззаботности! Повторяю – относительного! Потому что я любую озабоченность воспринимаю как преувеличение, ты же знаешь свойство моей психики!

      – Да, Маш, знаю, – вздохнул Саша.

      – А чего ты так отвечаешь?

      – Как? – спросил он.

      – Ну… Как будто тебя обрекают на что-то. Разве