Химеры. Самуил Лурье

отношения взаимовлюбленных, в таком ключе:

      Ланс. Какой же ты чурбан, если ничего не можешь представить! Моя палка и та может что-то представить.

      Спид. На основании твоих слов?

      Ланс. И моих действий. Смотри, я ее ставлю перед собой, и она уже что-то представляет.

      Забыл, чей перевод. Морозова, кажется. Не Кузмина. У Кузмина чуть игривей:

      Спид. В чем же состоит дело?

      Лонс. Ни в чем. И у него отлично стоит, и у нее прекрасно обстоит.

      Спид. Вот осел-то! Я не в состоянии ничего понять.

      Лонс. Так это ты чурбан, что не в состоянии. У меня палка и то в состоянии.

9

      Похабному домыслу порочного невежды – то есть моему – противопоставим творческую удачу Большого Поэта, который к тому же пользовался консультациями Большого Филолога:

      – А эта чертова твоя любовь – как слюнявая юродивая, которая ходит из угла в угол, укачивая деревянную чурку и кутая ее в тряпки.

      Вот попался бы десятилетнему мне – или тому, кто был мной в 1952 году, – вместо перевода Татьяны Львовны перевод Бориса Леонидовича, – возможно, в течение всей жизни немножко иначе понимал бы я иронию, да и про подлежащее обсуждаемого предложения воображал бы не совсем то, что воображал. А значит, и эта так называемая вся жизнь была бы тоже отчасти другая – не исключено, что веселей для меня и полезней для некоторых. И теперешний, окончательный я мог бы оказаться кем-нибудь еще глупей, но зато хоть чуть поположительней того, который зачем-то (сказано же – ни за чем!) сочиняет этот текст; кто вот сейчас, например, с удовольствием поставил бы после точки смайлик.

      Кто не удосужился в свое время заглянуть в перевод Аполлона Григорьева:

      – Эта нюня-любовь мечется вечно, высуня язык, из угла в угол да ищет все дырки, куда бы свою дурь всунуть.

      (Какая фраза! Русская разночинная. Прямо из шинельной Московского университета сороковых позапрошлого.)

      Только нынче узнал, что существовала еще одна модель данного афоризма; первая советская; почти в натуральную величину; из сырой, даже не обструганной древесины:

      – А эта слюнявая любовь похожа на длинного дурня, который мечется взад и вперед, чтобы спрятать свою шутовскую палку в дыру.

      (Анны Радловой перевод. Одно время – самый ходовой, но потом вместе с нею отправленный в Переборский лагерь – это под Рыбинском, – где, впрочем, в помещении КВЧ тоже бывал, хотелось бы надеяться, исполняем иногда; в отрывках, разумеется.)

10

      А вот забавный эпизод, в котором они все облажались; не справились и махнули рукой; только Большой поэт при поддержке Большого Филолога (уже другого) напрягся, извернулся и блеснул – но так, что уж лучше бы и не блистал.

      Это в самом начале пьесы: люди Капулета (Capulet) на городской площади задирают таковых же гвардейцев Монтекки (Montegue).

      Самсон. …Я им кукиш покажу. Такого оскорбления они не стерпят.

      Абрам. Это вы нам показываете кукиш, синьор?

      Самсон. Я просто показываю кукиш, синьор.

      Абрам.