Первый эйдос. Дмитрий Емец

Лигула, с ложно-скромным видом сидел на верхней ступеньке трона. По его губам скользила порой улыбка, которая должна была объяснить бонзам мрака, кто на самом деле главный в этом лягушатнике. Однако опытные бонзы не завидовали Гервегу. Находиться слишкомблизко к начальству опасно, как опасно пытаться оседлать солнце. Кто знает, что будет завтра? Не вспорхнет ли отрубленная голова бывшего фаворита на шест?

      Дистанция – вот что правит миром. Лучше держаться рядом, но не слишком близко – такая позиция устойчивее. И спишь спокойно, и просыпаешься в своей постельке. Эта мысль читалась на всяком лице бывалого стража.

      Возле Лигула, справа от его двусмысленного кресла, стояла высокая девушка. Алое платье подчеркивало матовую бледность лица. Только пухлые губы пунцовели кровавым росчерком.

      – Кто это? – быстро спросил Меф у Улиты.

      – Прасковья, воспитанница Лигула, – шепнула ведьма.

      – У Лигула есть воспитанница? – не поверил Меф.

      В его представлении глава Канцелярии мрака был не из тех, кто берет на попечение сироток.

      – Двенадцать лет назад он принес ее ребенком из Верхнего Мира. С тех пор она ни разу не видела солнца. Это первый человеческий ребенок, воспитанный в Тартаре, – сказала Улита.

      – Она странная. И смотрит непонятно.

      – Я думаю. Вы первые люди, кого она видит, если не считать меня. Ну первые живые, во всяком случае.

      – Двенадцать лет назад? Она выглядит старше двенадцати, – задумчиво сказал Меф.

      Он не мог оторвать от нее взгляд. В зыбком свете Тартара воспитанница Лигула была похожа на черту, смело проведенную алой тушью. Улита понимающе улыбнулась. «Тут и без девчонки есть о ком спросить, а ты спрашиваешь о ней!» – говорила ее улыбка.

      – Ребенком не означает младенцем. Думаю, она примерно твоя ровесница. Теперь ты счастлив? – ехидно поинтересовалась ведьма.

      Меф хотел посоветовать Улите лечиться, но не успел. Стражи расступились, пропуская гостей к Лигулу. Горбун встал и приветствовал их ласковой улыбкой. Во всяком случае, так летописец занес в хроники мрака. На деле же горбун осклабился и, кивнув, отделился от кресла примерно на толщину тетрадного листа. Хотя для тех, кто хорошо знал Лигула, и это уже было знаком. Немедленно около двадцати подхалимов налетели со всех сторон и стали сдувать с Мефа пылинки. Остальные, в том числе Арей, оказались оттесненными разряженной толпой. Чьи-то липкие губы мазнули Буслаева по щеке, пальцы коснулись шеи, подобострастные руки сдавили рукав.

      «А ведь моргни им Лигул, они с куда большим удовольствием разодрали бы меня зубами», – подумал Меф.

      Кто-то, не пробившийся к нему спереди, сдуру попытался вытянуть из ножен висевший за плечами меч Буслаева. Меф услышал короткий крик, но так и не понял, насколько суровой была месть. Клинок Древнира не терпел чужих прикосновений. Даже Арей никогда не касался его иначе, чем лезвием собственного двуручника.

      Лишь когда Лигул нетерпеливо махнул рукой, толпившиеся