Завтра война. Александр Зорич

не исполнилось, знает. А топ-топ-менеджер Марио – не знает!

      И этому тупице, которому никогда не выговорить слово «турбулентность», этому пустозвону, который уверен, что в обреченном «Дюрандале» сидел живой человек, этому красноглазому наркоману и юбочнику, хватает совести лить крокодильи слезки и изображать человека, которому катастрофа переломала полжизни! Исковеркала внутренний мир! Человека, который уязвлен в самое сердце!

      Хотя, казалось бы, что ему, Марио? Чем он, Марио, рискует?

      Даже если еще шесть «Дюрандалей» свалятся рядком на этом полигоне, он, Марио, совершенно свободный человек. В отличие от него, Роланда, человека совершенно несвободного, раба концерна «Дитерхази и Родригес». И что толку, что на банковском счету господина Эстерсона лежат восемь миллионов, если до тех пор, пока «Дюрандаль», оснащенный защитным полем, не сядет на землю при включенном же защитном поле, ему не снять со счета даже трех терро на пиво? А если он никогда не сядет?

      В общем, Эстерсону стоило большого труда взять себя в руки. Он закурил снова и процедил насколько мог безразлично:

      – Господин Марио, я же говорил вам на прошлых испытаниях, «Дюрандали» пилотируются дистанционно. Там нет пилотов. Это слишком опасно. Понимаете?

      – Нет пилотов? Что ж, тем лучше, – загадочно отозвался Марио и с чувством высморкался в алый носовой платок.

      В гробовом молчании они провели еще несколько минут. Наконец обломки истребителя грохотнули на северной оконечности полигона. Столб пыли и копоти взметнулся на полнеба.

      Сутулые и злые Марио Ферейра и Роланд Эстерсон поплелись к армейскому скок-джипу. Кто знает, может, в дымящейся куче сыщется что-нибудь познавательное?

      Полночь Роланд Эстерсон встретил в своем кабинете в обществе бутылки «Столичной» и трехэкранного визора «Панасоник».

      Интеллектуальный светоч концерна «Дитерхази и Родригес» сидел перед визором в гидрокресле и тихо напивался.

      Судя по тому, что бутылка «Столли» была пуста уже на треть, он имел все шансы встретить утро невменяемым.

      Все три экрана визора были настроены на японскую волну «Асахи» и болтали на могучем языке Юкио Мисимы и великого искусства аниме.

      Из могучего языка Юкио Мисимы Роланд знал только одно: истребитель по-японски – «сэнто-ки». Роланд был шведом по национальности. Вот уже двадцать лет в жизни его интересовали почти исключительно истребители. Два дня назад ему стукнуло сорок.

      Все три экрана были отвернуты к стене. Была у Роланда такая тайная страсть – не смотреть включенный визор.

      Он предавался ей каждый вечер, добросовестно меняя каналы – сегодня японцы, завтра русские, послезавтра – Центральноафриканская Директория.

      Эта непонятная иноземная болтовня была единственным, что успокаивало истрепавшиеся за годы безупречной службы делу прогресса нервы господина главного конструктора после трудового дня.

      Из-за этой-то страсти Эстерсона по лаборатории ходили упорные слухи, что господин конструктор