Окруженец. Затерянный в 1941-м. Вадим Мельнюшкин

со всех сторон ограблены, и взять с нас нечего.

      – Ага, а потом найдется вот такая гнида, что сдала вас с потрохами, и болтаться вам на въезде в деревню, как особо хитрым.

      – Так не без того – риск всегда есть. Вы с Петькой-то что делать будете?

      – Это с хорьком этим? Да повесим, не пулю же на него тратить.

      – Как-то это… – вступил в разговор молодой. – Нехорошо вроде… Вы его как-то вроде вынудили…

      – Вынудили чего? Подлость совершить? Ну, ты даешь! Повеселил. Нехрен таким гадам землю топтать. Ты потом с бойцами, которых мы из плена вытянули, поговори. Они много тебе расскажут. Например, как такие же, вроде как свои, за пайку людей насмерть палками забивают. Не будет здесь пощады ни фашистам, ни такой сволочи! Как думаешь, знал он, что с тобой будет, когда пальцем тыкал? То-то же.

      – Да, Герман, тут ты не прав, – это уже Степан вступил в разговор. – На смерть он нас отправил. Вот пусть сам и попробует, да и прочие поймут, что к чему.

      – Герман, немец, что ли? – А это проявил рвение мой боец, и глаза его опасно сузились.

      – Егоршин, отставить! Если даже и немец, национальность тут ни при чем. Вон мужики вопросом на вопрос отвечают – я же у них пейсы не ищу.

      Шутка тут же разрядила атмосферу. Жорка аж фыркнул, ну одесситу не быть знакомым с такой манерой разговора невозможно.

      – Нет, ты чего, – вступился за парня Глухов. – Наш он, только происхождение подкачало.

      Оба мужика заржали, как лошади, а Герман густо покраснел.

      – Да пошли вы, жеребцы, сколько лет уже, а все не надоест.

      – Из буржуев, что ли? – это уже влез Георгий.

      – Да из каких буржуев, – вытирая слезы с глаз, ответил Степан. – Хотя в общем-то как посмотреть. Мать его перед революцией в услужении у местного помещика была. Красивая молодая девка, вот она ему и глянулась. Короче, понесла она. Помещик был уже вдовый, пилить его было некому. Вот и дал он младенцу свою фамилию, а заодно имечко придумал. И стал у Пелагеи Скибы сын Герман Фефер.

      Мужики опять заржали, да и у меня с бойцами проступили улыбки на лицах. У мужиков явно отходняк идет, считай, костлявая мимо прошла.

      – Никак помещик оперу любил? – спросил я и, похоже, попал в точку.

      – Угу, – Герман тоже слегка улыбнулся, видно, к шуткам таким уже притерпелся. – «Пиковую даму», мать говорит, наизусть знал и ее заставлял арии разучивать, а потом вместе петь. Вообще, все говорят, что неплохой человек был.

      – Но не заладилась у Пелагеи жизнь буржуйская, – продолжил Степан. – В восемнадцатом барин пропал, и пришлось ей сына растить одной. Замуж так и не вышла, а баба до сих пор красивая. Эх!

      Было что-то у Степана с Германовой матерью или не было, но тому хотелось бы, тоска какая-то застарелая. Но не мое это дело.

      – Разговоры разговаривать, конечно, хорошо, но у меня люди не кормлены. Придумали чего?

      – Да придумали, – махнул рукой Боровой. – Чего там думать, пошли.

      – Погоди, еще один момент, – тормознул я селян. – А этот ваш хорек, он один жил?

      – Да