Серебряный закат. Елена Юрьевна Демченко

ленты облаков – настолько великолепное зрелище, что перехватывает дыхание от волнения. Это время поэтов и менестрелей, время романтических встреч и серенад о любви».

      Мари ахала и лучилась счастьем оттого, что едет в столь чудесное место – в столицу нашего небольшого государства, куда её пригласили на работу в королевских мастерских, как лучшую вышивальщицу провинции. Мы обе родом из Пор-Айленда, но впервые встретились здесь, на горной дороге, милях в десяти от родных мест. Оказалось, что нам по пути, и я предложила подвезти её.

      Мари всего шестнадцать, и жизнь для неё – прекрасная сказка. Я лишь улыбалась, слушая её восторженное щебетание.

      «Для меня это такое большое событие! Такое приключение – попасть в столицу, да ещё ко двору! И вас встретила, такую милую и добрую госпожу. Мне решительно очень везёт в последнее время!»

      Я тряхнула вожжами, и лошадка, задремавшая было на ходу, мотнула головой и чуть прибавила шаг. Совсем чуть-чуть.

      «Не называй меня госпожой. Просто Керри!»

      «А скажите, госпожа Керри, принца вы тоже видели?»

      «Да, но только на портрете», – кивнула я, вновь пытаясь разбудить лошадь. Для старой клячи серьёзная нагрузка – даже лёгкая плетёная открытая повозка с двумя девушками. Я намеревалась продать её в городе, но туда надо ещё добраться! Может, пешком-то оно было бы быстрее, но благородные дамы не ходят пешком, да ещё по горным дорогам… Про Мари не скажешь, что она – принцесса, да и сама я не голубых кровей, но всё это вторично. Сегодня мы – путешествующие аристократки, а значит, бедной лошадке придётся потрудиться! И вдвойне, если не желает стать колбасой.

      «Эй! Посторонись!» – зычный крик разбудил лошадь лучше кнута. Она шарахнулась в сторону, прижалась к скальной стене.

      Мимо неспешной рысью проследовала кавалькада знаменосцев на таких огромных зверюгах, что наша кобылка возле них выглядела просто собачонкой.

      Всадник в центре, поравнявшись с нами, приложил руку к краю роскошной шляпы с пером и слегка улыбнулся:

      «Приветствую, дамы!»

      На миг наши глаза встретились, и сердце моё куда-то ухнуло. Я ещё не видела таких звёздных глаз, такой дивной, ошеломляющей красоты! Кисть самого известного в стране художника не в силах была отразить на портрете, что видела не раз в доме мэра нашего городка, внутреннего сияния и одухотворённости, присущих оригиналу в жизни. Да и не очень, признаться, доверяла я парадным портретам. Особенно высочайших особ.

      Реальность превзошла все ожидания!

      Всадники проехали, даже пыль улеглась, а мы так и не двинулись. Мари сидела с совершенно обалдевшим видом. Рот приоткрыт, глаза горят, румянец такой густой, что пропали веснушки на её круглом лице.

      «Эй!» – я слегка толкнула девчонку локтем, и она встрепенулась.

      «Вы видели, госпожа? Он на меня посмотрел! Он мне улыбнулся!!»

      Вцепилась мне в рукав, умоляюще заглянула в глаза.

      «Что это значит, госпожа? Это значит, я ему понравилась?!»

      От неё шли такие мощные флюиды влюблённости, что я чуть не задохнулась. Пришлось сосредоточиться, несколько раз глубоко вздохнуть, чтобы привести себя в норму.

      «Успокойся, Мари! И перестань называть меня госпожой… Н-но!»

      На сей раз лошадка проснулась почти сразу и радостно затрусила вперёд. Тоже, наверное, находилась под впечатлением. Животных чувствую хуже, особенно старых, так что переживания нашей клячи остались сокрыты для меня.

      Способности свои – да какие там способности! Так, название одно! – стараюсь не афишировать. Особенно после королевского указа, объявляющего всех дам в возрасте от четырнадцати до девяноста лет, обладающих даром, не поддающимся пониманию науки и церкви, персонами вне закона, если жизнь свою они не посвятят служению Господу в монастырях и скитах со строжайшим запретом выхода в мир под любым предлогом, общением с горожанами и селянами и прочая, прочая, прочая… Не хочу я в монастырь! Вот не хочу и всё! Я люблю солнце, свет, яркие краски жизни. Свободу люблю, и даже в девяносто лет не пожелаю её лишиться, а уж в неполные двадцать пять – и подавно. Поэтому о том, кто я, знают лишь очень немногие из числа самых близких родственников. К одному из таких я сейчас и еду – к дядюшке, в королевский дворец. (Дядюшка – советник по внутренним делам. Только лишь. А вовсе не король…)

      «Нет-нет, если бы я не понравилась, он бы так не посмотрел! – не унималась Мари. – Наша встреча не случайна, я чувствую! Это судьба!..»

      Она была так счастлива, пребывала в такой эйфории, что я даже возражать не стала. Не так уж много в жизни женщины счастливых минут. Пусть порадуется. Я вздохнула.

      «Мы не об этом сейчас должны думать, а о предстоящей работе».

      «Вы правы. Но я не могу думать ни о чём другом! Я должна снова увидеть его».

      «Ты хоть знаешь, кто это был?!»

      «Какая разница? Знатный господин…»

      «Угу. Очень знатный…»

      Повозка наехала на камень, и нас ощутимо тряхнуло.

      «Принц Алекс», – закончила