Акварель. Алексей Сергеевич Вилков

дающийся ком в горле. – Как ты мог полюбить такую особу?!

      – Не говори так, – его губы задрожали как оголенный пух. – Зачем все бросать на ровном месте?

      – Я не могу общаться через силу.

      Вследствие дурного настроения мне не хотелось придумывать веские аргументы, взвешивать за и против, впадать в душераздирающую истерику и прикидываться полоумной. Дима достоин лишь презрения, карликового смешка и кривого удара в пах. Он не первый и далеко не последний мой транзитный ухажер. Бесконечная мыльная опера.

      Несчастный не собирается уходить без скандала. Ему нужен долгий разговор с выяснением отношений и поиском виноватых. Я же заранее приготовила ему прощальный сюрприз. Очень милый. Чтоб добить. В точку. Навсегда. В нокдаун.

      Он не предполагал, на что способна не уязвленная, не оскорбленная, и не униженная женщина в поисках развлечений. Не уверена, заслужил он этого или нет, но дело сделано. Обратно не вернуть печальные повороты судьбы.

      – Не понимаю. Может, это злая шутка, – нервно дергает запонки Дима Вингурт. – Со мной никто так не поступал. Ни одна девчонка не посмела. Ты, конечно, другая. Ты особенная. Я добился тебя потом и кровью. Но для чего? Чтобы ты все разрушила? Ты получаешь удовольствие от своей жестокости? Яна! Почему ты смотришь на меня с отвращением?! Что мне еще сделать, чтобы мы попробовали начать с чистого листа?!

      Запонка слетает с края рукава и падает под стол, издавая писклявый звук. Дзынь… Дима пытается достать ее, согнувшись в пол оборота, сдирает с себя вторую запонку и кладет ее в недопитую чашку кофе.

      – Ты смешон, – резюмирую я его детскую выходку. – Запонка тебе пригодится.

      – Вижу, ты что-то еще придумала. Недосказанность. Твой неподдельный блеск глаз – его не обманешь. Так ты сияешь перед очередной выходкой. Что на этот раз?

      Я перекидываю ногу на ногу, чтоб чувствовать себя уверенней и справиться с накатившей ноткой волнения. Мой умирающий ухажер потеет как верблюд в финской сауне. Я чувствую, как из-под его подмышек прыгают вниз холодные капли-самоубийцы. Его забитые прежде ноздри вот-вот извергнут адское пламя отчаяния, а голова взорвется сотнями прогнивших извилин. В уме ему не откажешь, но применяет его Дима чересчур однобоко. Иначе он никогда не связался бы со мной. Мир тесен. Москва тем более. Мы крутимся на одной раскаленной сковородке и катаемся на одном колесе обозрения. Бесконечный аттракцион. Никто не вырубит рубильник. Заветная кнопка останется нетронутой. Пока мы живы, будем изливаться желчью от остроты ощущений и головокружения.

      Да будет так…

      – Закажем выпить?

      – Я не собираюсь задерживаться.

      – А я выпью, – говорит Дима и изображает привычный жест. – Вина! Нет! Водки! Водки!

      Пока он ждет официанта, я ставлю шах и мат, чтоб его горло пересохло окончательно.

      – Я звонила Вере, – как бы невзначай упомянула я, кокетливо улыбнувшись.

      – Подожди, я не расслышал, – ерзает он как каторжник на электрическом стуле.

      – Я позвонила твоей жене!

      Гримаса изумления покрывает Вингурта лучше любого скульптура.

      – Зачем? – выдавливает он резонный вопрос.

      – Давно мечтала познакомиться с твоей благоверной. Эта никчемная тетка доит тебя, как корову. Не понимаю, что ты в ней нашел? Попутал тебя черт жениться так рано. Люди твоего статуса женятся за пятьдесят, а ты позволил охомутать себя до сорока.

      Гримаса изумления разбивается как глиняный горшок, и накатывает волна растерянности.

      – Я не понял! Ты звонила Вере? Ты с ума сошла! Ты не могла так поступить?!

      – Вполне в моем духе. Я же экстравагантна и непредсказуема. Такую ты полюбил, поэтому и терпел меня. Теперь пожинай плоды.

      – И что ты ей наплела?

      – Что ты тряпка и размазня, неудачник, лжец, и в постели ни на что не годишься. Это наболевшее, милый! Мы промыли твои косточки и обменялись впечатлениями.

      – Да ты…! – он чуть не бросается на меня как ущемленный мавр, которого предали не в первый, но точно в последний раз. Кругом свидетели, и он не решится впиться в мою нежную загорелую шею.

      – Не рыпайся, если репутация дорога. Здесь все свои. Подумай, чью мордашку ты увидишь на первых полосах газет? Ты не публичный человек, я знаю, но стать им никогда не поздно. Повод найдется.

      Его червонные зрачки готовы выпрыгнуть из орбит и поскакать по залу, чтоб нырнуть в случайный бокал с шампанским. Но невиданная сила удерживает их, и милый напоминает пучеглазого губернатора Калифорнии.

      Мы были счастливы, но счастье не длится вечно, тем более мое. Я никогда не позволяла себе привыкнуть к нему и научиться дорожить отношениями. Если бы я вообще чем-то дорожила?! Это не про меня. Мне одновременно и хорошо, и плохо, хочется смеяться и рыдать. Наверно, я садистка, но в этом своя неподдельная прелесть и утонченное очарование, чтоб так причинять боль человеку, до которого даже не дотронулась пальцем. Такое страдание переносится гораздо мучительнее и страшнее. Душевную