Почти три года. Ленинградский дневник. Вера Инбер

ступить. Жанна с Мишенькой – это «поле». Деревянный дом в Переделкине, в соснах и березах, – тоже «поле». И все же быть там сейчас я бы не хотела. Мне хотелось бы быть на фронте. Но там, где мы побеждаем.

      Каждый вечер здесь, в больнице, тяжелораненые просят:

      «Опустите нас в убежище».

      Они волнуются больше, чем те, кто никогда не был в бою.

      На дворе все та же золотая осень. Старые деревья роняют желтые листья на больничные дорожки. Сегодня сюда переезжает еще один госпиталь: морской.

      Здесь скопится огромное количество раненых. Как это опасно! Ведь именно такие места и бомбят немцы.

      Вчера кто-то назвал нашу Петроградскую сторону «глубоким тылом». Но если это и «тыл» для артиллерии, то не для авиации: тому доказательство сегодняшнее утро…

      Мужество так же заразительно, как и трусость.

20 сентября 1941 года

      Вчера очень тяжелый день: много жертв и разрушений. В разных концах города гремело и рушилось.

      Мы приехали на машине на Разъезжую, к Леле П., через полчаса после того, как туда упали две бомбы: одна на мостовую между домами Большой Московской, другая во дворе. Лелин дом пострадал от обеих бомб. Рядом все было разрушено, оттуда выносили раненых и убитых.

      Двор усыпан стеклом и кирпичом. В самой квартире, на полу, штукатурка, грязь, известка, как во время ремонта. И рядом с комнатой, где сидела Дина Осиповна, Лелина мать, рухнувшая печь навалом. Вся квартира ужасна.

      Леля – моя землячка, одесситка. Мы друг друга знаем чуть ли не с детства. Я вспоминаю ее осенью 1913 года в Париже – веселую, юную, нарядную. Целой компанией мы отправились на какое-то гулянье. Катались на карусели под музыку. Усевшись в ряд на парапет, ели каштаны, глядя на Париж в опадающих листьях, в первых вечерних огнях.

      Теперь у Лели дочь Инна – красивая суровая девушка, мечтающая стать штурманом дальнего плавания.

      Когда мы приехали на Разъезжую, Леля была на службе. Дина Осиповна вышла к нам, ступая по обломкам.

      Сегодня видела одного майора, прилетевшего из Москвы и сегодня же улетающего обратно. Свой рассказ он закончил словами: «Ленинград останется наш, его сдать невозможно». И объяснил почему. И хотя все это было уже известно и десятки раз переговорено и передумано, но услышать подтверждение этому от человека, побывавшего под Ельней, – как это было отрадно, жизненно необходимо, необыкновенно важно.

      Вчера от зажигательных бомб горели больницы: Куйбышевская, Александровская и еще два военных госпиталя.

      От военного госпиталя на Советском проспекте шел дым, как от горящей нефти.

      Вчера бомбы падали в Новой Деревне на рынок. Оттуда привезли пятьдесят человек. Раненая девочка лет семи все жаловалась, что ей больно от резинового жгута, стягивавшего ногу. Ее утешили, сказав, что скоро будет легче, потом усыпили и ампутировали ногу. Она пришла в себя и сказала:

      «Вот хорошо, теперь уже не больно». Девочка не знала, что у нее нет ноги.

      Мне передавали, что отряд моряков шел по набережной под гармошку. Начался налет.