Дети Капища. Ян Валетов

овчарка.

      Сергеев прекрасно знал, что Агафья накрепко связана и дотянуться до него не сможет, но все равно шарахнулся в сторону и, не удержавшись на своем колченогом стуле, неловко завалился на бок.

      – Мама, мамочка, – это был уже тонкий голосок ребенка, испуганного, беспомощного. – Мамочка, мне страшно!

      Тело Агафьи, изогнутое непонятной силой, ползло к нему, словно огромный червяк. Лицо ее, испачканное грязью, кровью, покрытое ушибами, было обращено в его сторону. В глазах снова не было ни тени мысли, только дикий ужас, сметающий на своем пути все преграды.

      – Помоги мне, помоги мне, милый, – красивый грудной голос зрелой женщины, невероятно сексуальный, низкий. – Я не могу больше терпеть! Помоги мне…

      И пронзительно, так что у Сергеева заложило уши.

      – Застрели меня! Убей!

      Сергееву, взрослому здоровому мужику, прошедшему многое, стало страшно, как не было никогда в жизни. Ему показалось, что с момента, как он рухнул на мокрый бетонный пол, неловко ударившись коленом, и до того, как он исхитрился вскочить на ноги, прошла вечность. И всю эту вечность на него, извиваясь, ползло это существо с пустыми глазами трупа и разбитым в кровь детским личиком.

      Он попятился, не потому, что хотел, а чисто рефлекторно. Сердце билось в горле, а тело, несмотря на царивший в подвале холод, мгновенно покрылось липкой испариной.

      Сергеев понял, что происходит, но повлиять на процесс или остановить его уже не мог – тетива была спущена, стрела с шипящим звуком сошла с направляющих и стремительно неслась к цели. Блок, поставленный теми, кто готовил Агафью, сработал безупречно, так мышеловка ломает хребет неосторожной мыши, позарившейся на аппетитный кусочек сыра. Только в этом случае мышеловка была внутри мыши, и сыр был внутри мыши, и смерть мыши была заранее запрограммирована жирными котами, оставшимися в полной безопасности, там, на Севере.

      Терять было нечего – он убил ее так или иначе. Изменив тактику, Михаил метнулся вперед и поймал эту безумную гусеницу руками, охватив, словно рыбак, пойманную крупную рыбу. Зубы лязгнули у самого его уха, дыхание Агафьи обжигало. Он с маху швырнул ее на осклизлую, замшелую лавку и прижал руками так сильно, как мог. Тело ее дрожало мелкой сильной дрожью так, что у Сергеева заклацали зубы.

      Он попытался встретиться с ней взглядом, но не смог – голова Агафьи моталась из стороны в сторону. Она кричала, выла разными голосами, разбрасывая во все стороны клочья идущей изо рта пены.

      Тогда он придавил ее грудью, зажав голову ладонями, и провалился взглядом в два бездонных колодца, на дне которых плескалось густое, как сырая нефть, безумие.

      – Агафья, – позвал он, леденея от ужаса, и понял с абсолютной ясностью, что проиграл окончательно и бесповоротно. Ощущение смерти, находящейся на расстоянии дыхания, было настолько острым, что все, испытанное раньше, показалось главой из детского авантюрного романа. Наверное, это было связано с тем, что сознание самого Сергеева еще