Слепой. Ловушка для слепого. Андрей Воронин

шагах от столика. Картина не нуждалась в комментариях. Это было что-то из средних веков – «Иван Грозный убивает своего сына» или «Утро стрелецкой казни», например. Ему вдруг подумалось, сколько же таких, как он, притаскивали за шиворот и ставили перед такими, как эта лысая сволочь, перед тем как пустить им пулю в затылок. Цифра получалась просто астрономической, и Активист с тоской подумал, что выбрал не ту профессию. Все-таки надо было не грабить награбленное, а стрелять в убийц – и денег больше, и пользы для общества.

      – Ну что, красавец, – глядя в сторону, брезгливо проговорил Кудрявый, – начудил и в бега? Ответ держать не хочется?

      – Здравствуйте, – вежливо поздоровался Виктор. Терять было нечего.

      – Я-то здравствую, – проворчал Кудрявый, – и, надеюсь, буду здравствовать впредь. А вот ты… С тобой сложнее, петушок.

      – Петушков поищи вокруг себя, – посоветовал Активист. – Они у тебя породистые, все в одинаковых перьях…

      Кашемировый близнец сильно рванул его за плечо, но Кудрявый шевельнул зажатой в пальцах сигаретой, и близнец отступил.

      – Молодец, – сказал Кудрявый, – правильно. За базар отвечать надо. Каков вопрос – таков ответ. Соображаешь. Тогда должен понимать, зачем я тебя позвал.

      – Извини, Кудрявый, – покачал головой Виктор, – не понимаю.

      – Бывает, – Кудрявый медленно кивнул. – Одинаковый, прочисти ему мозги.

      Виктор не успел обернуться. Кашемировый близнец сделал бесшумный скользящий шаг вперед и нанес ему один-единственный режущий удар по почкам, от которого Активист тяжело упал на колени.

      «Начинается», – подумал он с тоской, глядя, как мельтешат перед глазами черные непрозрачные пятна.

      – Все равно не понимаю, – сказал он. – Хоть убей.

      Кудрявый ничего не сказал, но сигарета в унизанных перстнями пальцах снова едва заметно шевельнулась, и тяжелый ботинок Одинакового с хрустом ударил Активиста по ребрам, опрокинув его на бок.

      Лежать на спутанной, не по-живому мягкой траве было приятно и удивительно покойно, но жесткая рука Одинакового сгребла Активиста за шиворот и поставила на ноги. Виктор попытался выпрямиться, но боль была сильнее, и он мучительно скрючился, уступая ей. Его светло-голубые джинсы испачкались, из прокушенной губы медленным ручейком текла кровь.

      – Приведите этих, – сказал Кудрявый, вложив в последнее слово целую тонну холодного презрения.

      Активисту наконец удалось выпрямиться, и теперь он мог без помех наблюдать, как Одинаковый-2 конвоирует пред светлые очи Кудрявого троицу измордованных почти до неузнаваемости людей. Одного взгляда ему хватило вполне, и он стал смотреть на противоположный берег реки, где в корягах лениво плескалась крупная рыба.

      – Знаешь их? – словно издалека, донесся до него голос Кудрявого.

      – Двоих знаю, – ответил он, указывая подбородком на Тыкву и Телескопа. – Мои люди. За что ты их так?

      – Твои