Гулящие люди. Соляной бунт. Алексей Чапыгин

посацкие, и, ведомо, стрельцы – потатчики Нероновой и Аввакумовой ереси[8], проклятой собором российских и греческих иерархов, и добро ваше, дети мои, наипохвальное, когда станете доводить мне о родне своей – како отцы ваши и матери, молясь Богу, персты слагают… двуперстно, альбо по-иному?

      Мастер поник головой к столу. Очнувшись, сказал, икнув:

      – Фу, утомился аз! – потряс головой, отгоняя сон, и прочел без книги стихиру в поучение:

      В дому своем, от сна восстав, умыйся,

      Прилунившегося плата концом добре утрися.

      В поклонение святым образам продолжися,

      Отцу, матери низко поклонися…

      Мастер поднял руку с ременной указкой и повысил голос:

      С трепетом к учителю иди,

      Товарища веди,

      В дом учебы с молитвой входи,

      Тако же и вон исходи!

      Грузно поднявшись, мастер запел молитву, ученики, поглядывая на его фигуру, вторили пению.

      Когда от мастера парнишки вышли и побрели грязными улицами, скользя на поперечных бревнах, накиданных там и сям, иногда упираясь коленями, цепляясь руками, перелезали рундуки, проложенные к соборам, то на лицах их, на плечах тоже, как бы лежала тяжесть учебы пьяного учителя, только Сенька шел бодро – он ничего не боялся. Мать перестала его бить, отец никого не бил, про мастера Сенька думал:

      «Худой, пьяной… полезет, так сунуть его кулаком в брюхо – отвалится… ежели погонит, то бес с ним, неладно учит – татя с маткой велит доглядывать…»

      Все пробирались к Замоскворецкому мосту. Трое ребят жили за Кремлем в Слободе, они убрели в сторону. С Сенькой в Замоскворечье идти остались двое. Все трое были стрелецкие дети, кафтаны на двоих длиннополые, новые, набойчатые, на Сеньке – кафтан торговый, мухтояровый, сапоги иршаные[9], их Сенька любил марать в грязи, оттого что становились тесны.

      И только лишь перейти парнишкам на мост, как из-за бани, недалеко к кабаку цареву от ларя, где лежали веники, вышли навстрет им два рослых парня в улядях[10], привязанных к онучам, в протертых на грудях кафтанах.

      – Гей, ходячие буквари со Спасского моста, стой!

      Сенька сказал:

      – Пошто?

      – Стой! То зарежу.

      Двое ребят встали, Сенька пошел.

      – Ты чего же, песий сын?!

      – А лжешь – я стрелецкой!

      – Мне хучь боярской – ище лучше, – скидай кафтан, убью! Большой и грязный дернул рукавом, в рукаве был нож.

      – Лихие? А ну!

      Лихой взмахнул ножом, Сенька, сдвигая рукав к плечу, увернулся, ударив лихого кулаком в грудь.

      – Чо-о! – охнул лихой и попятился, уронив в грязь ножик. Сенька шагнул на него, ударил еще в лицо и грудь, – лихой упал.

      – Надо скоро! – Он кинулся к другому, схватил лихого поперек туловища, подняв, повернул в воздухе так, что с ноги у него сорвался опорок, отлетел, а Сенька сунул лихого шапкой в грязь.

      Парнишки дрожали, плакали, они были полураздеты, кафтаны валялись на дороге.

      – А ну – оболокись! – Сенька стал им помогать

8

…потатчики Нероновой и Аввакумовой ереси… – раскольники. Иван Неронов (1591–1670) – видный деятель раскола, протопоп Казанской церкви на Красной площади. В 1653 г. сослан в Вологду, затем в Кандалакшу. В 1656 г. бежал из ссылки, тогда же осужден собором. На соборе 1666 г. принес покаяние и в 1669 г. был поставлен архимандритом Данилова монастыря в Переславле-Залесском.

9

Иршаный – замшевый.

10

Уляди – опорки, чаще валяные.