Наши дети. Азбука семьи. Диана Машкова

Страшного ничего нет. Давай собирайся, в процедурный пойдем. Нужно из матки удалить всякие ненужные нам остатки. А то они сокращаться мешают.

      Я похолодела от ужаса. Только вчера изо всех сил уговаривала себя потерпеть и не впадать в истерику, пока снимали швы. Успокаивала себя тем, что это – последняя неприятная процедура. Больше никто здесь ко мне и пальцем не прикоснется. А теперь опять все сначала?!

      – По-другому нельзя? Не надо чистить, – попросила я дрожащим голосом. – Ну, есть же лекарства какие-нибудь…

      – Нет таких. Вставай, пойдем за мной.

      Всю дорогу до процедурного кабинета я дрожала. Бил озноб, пока забиралась в кресло. Тряслась как на электрическом стуле, когда врач готовился к операции. К тому моменту, когда он подошел, я сотрясалась всем телом как эпилептик и громко стучала зубами.

      Но мое психическое состояние снова и опять никого не волновало. Он деловито взял в руки инструменты и приступил к работе.

      – А обезболивающее или анестезию какую-нибудь нельзя? – пискнула я, уже привычно впившись ногтями в ладони.

      – Но ты же грудью кормишь, – удивленно заметил он. – Да потерпи. Это быстро.

      Длинные железные инструменты, погружаясь в меня целиком, медленно и натужно выскребали изнутри матку. Боль стала дикой. Я искусала губы в кровь, исполосовала ладони ногтями, но не ощущала ничего, кроме раздираемых внутренностей. Наконец все было кончено. Меня снова положили на каталку, опять сунули грелку со льдом на живот и отвезли в палату.

      Нэлла все еще истошно орала в своем боксе. Голова у меня готова была взорваться от этих скрежещущих звуков. Я спихнула грелку на пол, встала, пошатываясь, и взяла на руки дочь. Та замолчала, только когда получила грудь.

      Я снова мерила шагами палату, то и дело спотыкаясь на ровном месте. Боль ушла, осталась только смертельная усталость. Но прилечь не было никакой надежды: Нэлла не хотела расставаться со мной. Не соглашалась просто полежать рядом в кровати. Соседка по палате давно спала, ее мальчик мирно сопел в боксе. За окном наступили летние сумерки, а я не чувствовала разницы – день, ночь – открыть глаза не было сил. Как заведенная шагала по палате: четыре шага вперед, четыре – обратно, четыре – вперед, четыре – обратно. За пять суток изучила пространство от первого до последнего сантиметра.

      А потом вдруг очнулась от оцепенения – ощутила, как по ногам ползет что-то горячее. Не понимая, что это может быть, перехватила ребенка одной рукой, и подняла подол ночной рубашки. Кровь, насквозь пропитав идиотскую тряпку, текла на пол струей по обеим ногам. Словно вода из приоткрытого крана. Некоторое время я тупо смотрела на лужу, в которой уже утонули тапки.

      – Юля, проснись!

      Соседка очнулась моментально. Сообразила еще быстрее. Посмотрела на меня, на лужу и, не надев халата, выскочила за дверь.

      Через пару минут в палату вбежала дежурная медсестра. Заспанная, в кое-как наброшенном на плечи халате.

      – Ох ты, б…! – испуганно выдохнула она, выхватила у меня ребенка и обернулась к Юле. – Врача, быстрее! Кровотечение!

      Скоро в палату ворвалась