Зверинец. Олег Кожин

в каких-то деталях. Я упоминал, что мы собрали огромное количество этнографического материала. То есть мифы, легенды, местный фольклор, в котором среди прочего упоминается и тот факт, что раньше жители окрестных сел вели с этим миром меновую торговлю…

      Кэп заученно бубнит, не сбавляя шаг. Информация не желает укладываться в голове.

      – То есть как? С людьми?!

      В кадр влезает серьезная физиономия Яшки.

      – Нет, с шестилапыми зелеными гоблинами! Мы им водку, они нам алмазы!

      Кэп недовольно морщится. Выталкивает Яшку из кадра.

      – С людьми, конечно! По информации, что мы выудили у аборигенов, на этой стороне тоже есть село, географически расположенное там же, где в нашем мире стоят Кедрачи. Вот с ними в основном и менялись. Аборигены раньше тоже на эту сторону ходили. Прадед Харысхана, например… хотя источник, конечно, слабенький…

      Задумчивый Кэп впадает в молчание, и я прекращаю съемку. Надо переварить услышанное. Мы не просто первооткрыватели иного мира! Мы идем на контакт с его жителями! Как вам такой «скачок для всего человечества», а?! Всего три километра. Три тысячи метров. Уже меньше.

* * *

      Селение появляется плавно. Ландшафт полого уползает вверх, из низинки превращается в холм, на котором растут невысокие одноэтажные дома с двускатными крышами. Заборы основательные, в человеческий рост, а то и в полтора. Трубы кирпичные, краска старая, окна немытые. Все, как в тех же Кедрачах, даже хуже. Более ветхое, более запущенное. Ни одной тебе спутниковой антенны, ни рабицы вместо забора, ни ондулиновой кровли, ни пластикового стеклопакета. Вездесущий снег чуть скрывает убогость пейзажа, но именно что чуть.

      Странно, но разочарования не испытываю. Жадно снимаю все, что попадает в кадр. Надо бы поднабрать крупных планов да снять общую панораму. Потея и отдуваясь, забегаю вперед, чтобы сделать банальный, но неизменно красивый кадр. Поисковики идут гуськом, поочередно проходя мимо камеры. Неосознанно все они сейчас работают на меня. Лица сосредоточенны, брови нахмурены, губы плотно сжаты. Шагают уверенно, спины держат прямо. Кэп, для пущего эффекта, перевесил карабин с плеча на грудь. В бороде его искрится снег.

      – Кылынь-кылынь!

      В зимнем воздухе негромкий звук разносится далеко. Глухое постукивание латунного колокольчика. Поисковики многозначительно переглядываются, а я сожалею, что камера не сумеет передать этого молчаливого обмена мыслями. Не сказав ни слова, группа углубляется в село, идет на звук.

      – Кылынь-кылынь!

      По левой стороне за нами следует лес. По правой неспешно ползут дома, одинаково тихие, стылые. Эйфория проходит, и я начинаю замечать очевидное: не слышно собачьего лая, не идет дым из труб, да и людей на улице не видать. Похоже, поселок заброшен, хотя не сказать, что очень давно. У нас, по ту сторону прохода, тоже полно таких, некогда кипучих, растущих, а ныне умирающих вместе с последними стариками. Всей душой надеюсь, что звук, который мы слышим, производит не ветер.

      – Кылынь-кылынь! Кылынь!

      Лес отступает, разбегается