Подмосковная ночь. Валерия Вербинина

не хочешь, не говори, – буркнул Опалин, которому уже стал надоедать этот сюрреалистический разговор.

      – Никифоровы мы, – тотчас же отозвался возница. Колесо провалилось во впадину, оставленную высохшей лужей, банка с огурцами подпрыгнула с неожиданной резвостью и едва не свалилась с телеги. Проклиная все на свете, Опалин поймал юркую банку и запихал поглубже в солому на дне, откуда ей затруднительно было выкатиться наружу.

      – Ты… э… в усадьбе живешь? – спросил он, поворачиваясь к вознице.

      – Что ты! – ужаснулся Пантелей Никифоров. – Я, слава богу, в деревне. В усадьбу-то меня калачом не заманишь.

      – А как деревня твоя называется? – машинально спросил Опалин, прихлопывая комара, который собрался полакомиться его кровью.

      – Как называется? – усмехнулся Пантелей. – Хе!

      – Ну название у нее есть?

      – Ну, – осторожно начал возница, – при царе она вроде как Николаевка была.

      – А потом?

      – Что – потом?

      – Ее что, переименовали после революции?

      – После-то… Хе! – Пантелей затрясся от смеха. – После ведь как вышло? Деревню-то нашу хотели в честь Троцкого обозвать, да никак договориться не могли. Ну, насчет названия. То ли Троцковка, то ли имени Троцкого… Да! А потом оказалось, что в честь Троцкого, понимаешь, не нужно. Лишнее это, и вообще…

      – Значит, деревня по-прежнему зовется Николаевка?

      – Ну кому как, – двусмысленно ответил возница. – Так-то ее теперь Дроздовкой кличут, по усадьбе. – Он вздохнул. – Да только никто из тех, кто здесь живет, это название слышать не хочет.

      – Это потому, что у усадьбы дурная слава? – спросил Опалин.

      – Какая еще слава? – проворчал возница, очевидно, далекий от городских и более замысловатых оборотов речи. – Гиблое место, говорю я тебе! Оно всегда такое было. И отец мой так говорил, и дед. Там помещики жили, Вережниковы их фамилиё. Деда деревенские убили, за жестокость. В Сибирь тогда много народу из наших пошло… Потом царь дал волю, полегче стало, хоть и не намного. Господин сам по себе, мы сами по себе. Этот Вережников вроде неплохой был, врать не буду – помогал земскую больницу строить, то да се. Школу хотел сделать, но не успел. А его сыновья…

      – Это последние хозяева, что ли? – не утерпел Опалин.

      – Угу. Федор Иваныч инженер был, занятой человек. В жене души не чаял, а жена от него бегала, с господами разными путалась и даже, говорят, с кучером. А Сергей Иваныч был колдун, это всем известно. Когда, значит, царя сбросили, – доверительно прибавил возница, – мы собрались и хотели этот проклятый дом сжечь дотла, чтобы ничего не осталось. – Он вздохнул.

      – И что? – не утерпел Опалин.

      Он снял фуражку, положил ее рядом с собой, свесился с телеги, на ходу сорвал травинку и стал покусывать ее.

      – Как же его сожжешь, когда его колдун защищает, – буркнул Никифоров, насупившись.

      – Я думал, Вережниковы к тому времени уже уехали из страны. Нет?

      – Ну, может, и уехали. Только колдун вернулся. Призрак его теперь тут бродит, понимаешь?

      – Давно?

      – Ась?

      – Давно