Леший. Леонид Кириллович Иванов

уже утратившей всякое влияние на оболтуса-сына. А с такими оценками куда податься? Один путь – оставаться в своём колхозе, на ферме которого вот уже больше тридцати лет проработала и мать.

      Так по специальности «сходи-подай» проработал до армии, служил в стройбате, где из всего оружия за два года не видел ничего другого, кроме БСЛ, как называли большую совковую лопату, два года рыл траншеи для каких-то кабелей да фундаментов, таскал на стройке кирпичи, замешивал вручную бетон.

      Так что никакой толковой специальности не получил и вернулся домой снова крутить коровам хвосты.

      Конечно, не один он такой был в их деревне. Только Федька, например, оказался побашковитее и посерьёзнее, в ПТУ выучился, трактор получил, женился, детишками обзавёлся. Сенька же оставался вольным стрелком, и жизнь без романтических мечтаний обещала ему до конца оставаться на побегушках.

      Из-за пьянки, лени, вздорного характера, без специальности и перспектив и женихом считался он в деревне в свои двадцать пять самым никчёмным.

      Нравились ему две сестры: Танька и Светка, одна нынче десятый в посёлке Новозаречный закончила, другая – два года назад. Обеим предлагал идти за него замуж, к матери их, Нюшере, сволочной такой бабе, официально с ребятами приходил за дочек свататься. Мало, что на улицу выставила, зараза такая козлёнка в его честь Сенькой назвала. Ну, не обидно ли?

      Ладно, это все мысли, от которых, не от самогонки, на душе легче не становится. Семён потянулся, встал и, зная, что мать так рано с фермы ещё не приходит, пошёл в кладовку похмеляться.

      Сто граммов взбодрили, подняли настроение. Прошла сухость во рту, снова захотелось жить. Сел к столу, съел две сваренных вчера картошины нового урожая с малосольными огурцами, запил молоком и пошёл к восьми часам к конторе получать наряд на работу.

      Как и ожидалось, до обеда – ремонтировать стайки в телятнике, готовить двор к стойловому периоду, после обеда – съездить на лошади проверить сохранность сена на дальних покосах. Получив такой расклад, Семён по пути на ферму завернул домой, принял на душу ещё полстакана, закусил огурцом и отправился заколачивать гвозди.

      Колотился часа два. Хотя что там колотился, больше времени ушло на разговоры да перекуры. А когда часам к одиннадцати снова заболела голова, вскинул топор на плечо и направился домой лечиться.

      Очередные сто граммов живительной влаги снова немного взбодрили. Вспомнил, что мать давно наказывала сходить за черникой, но одному идти не хотелось, и Семён отправился искать попутчиков.

      Светка Нюшерина, одна из его несостоявшихся невест, как раз домой в отпуск приехала, пасла телят сразу же за околицей на высоком берегу реки. Она вполне могла бы оставить стадо на соседскую девчонку, что крутилась тут же в помощниках, но идти с пьяным Семёном в лес отказалась. Он уж вроде и начал по-хорошему, по-доброму, а она, отвратная мамина порода, с ним даже разговаривать не стала.

      Тогда Семён достал из кармана большой нож, который давно уже зачем-то всегда носил при себе, раскрыл его и стал лезвием водить