Сметая запреты: очерки русской сексуальной культуры XI–XX веков. Наталья Васильевна Пушкарева

и физические эксперименты, но не было удобности: ибо двери в доме матушки ее, будучи сделаны национальными художниками, ни одна не только не затворялась, но и не притворялась. Я пользовался маленькими вольностями, но как она мне уже надоела, то часто вызывали мы к нам матушку ее от скуки для поговорки, которая, признаю грех мой, послужила мне подлинником к сочинению Бригадиршиной роли; по крайней мере из всего моего приключения родилась роль Бригадирши»355.

      Даже некоторые мужья не считали зазорным «просвещать» своих юных неискушенных жен самыми оригинальными способами: например, предаваясь у них на глазах любовным утехам с другой женщиной, будь то племянница или служанка. О. Е. Глаголева называет забавы А. М. Карамышева, первого мужа А. Е. Лабзиной, со служанкой, при которых он заставлял присутствовать жену, щадя ее молодость и не вступая с ней самой в интимные отношения, «наглядным уроком», причем «вполне укладывавшимся в нормативные рамки морали той эпохи»356.

      О возможности добрачных связей дворянок также свидетельствуют не собственно женские письма, мемуары, дневники, литературные произведения, а мужская обсценная поэзия, вышедшая, например, из юнкерской среды 1830‐х годов357,358. Трудно с уверенностью судить о достоверности данного источника, который по жанру мог выдавать желаемое за действительное, будучи проекцией тайных юношеских мечтаний. Скорее всего, как раз намеренная вербализация ситуации межполовых сексуальных контактов до брака, вербальное снятие культурного запрета, демонстративное отрицание социальной и сексуальной нормы359 и абсолютизация девиации являлись следствием реальной недопустимости добрачных связей дворянской девушки. Кроме того, описываемые юнкерской скабрезной поэзией варианты утраты барышнями невинности могут рассматриваться как проявления мизогинии, присущей не только этим, но и другим произведениям, бытовавшим обычно в исключительно мужской среде360.

      Н. Л. Пушкаревой при анализе эгодокументов дворянок XVIII – начала XIX века не удалось выявить «ни одного случая добрачной беременности и рождения ребенка до замужества»361. Правда, она не отрицает полностью саму гипотетическую возможность таких ситуаций, не фиксировавшихся по этическим соображениям, но, сопоставляя данные о дворянках со сведениями о крестьянках и представительницах городского населения, среди которых такие случаи как раз зафиксированы, утверждает, что именно у дворян «представление о „позорности“ наживания детей до брака укрепилось»362. Вероятно, опасения забеременеть могли быть, наряду с моральными предписаниями и религиозными убеждениями, а точнее в их контексте, эффективным сдерживающим фактором предостережения дворянок от вступления в добрачные связи. Однако останавливали они не всех363.

      Свидетельства

355

Фонвизин Д. Указ. соч. С. 570.

356

Глаголева О. Е. Указ. соч. С. 318.

357

См., например: Ш. А. Л……ой // Eros russe: Русский эрот не для дам. 3‐е изд., испр. Oakland, 1995 (1‐е изд.: Женева, 1879). С. 63–64; Неизв. автор. Голос природы // Там же. С. 87–88.

358

Небольшой комментарий по поводу этих произведений. Учащиеся юнкерских училищ (в том числе из будущих известных поэтов М. Ю. Лермонтов) писали непристойные стихи, которые имели хождение в их среде и как бы держались в тайне от всех, представляя нечто вроде юношеского самиздата. В России не могло быть и речи об их публикации, цензура бы не пропустила такие произведения, поэтому они издавались и, кстати, переиздавались тоже, только за границей. Авторы скрывали свои имена: в первом случае фамилия и имя сокращены до одной буквы, а название стихотворения – как бы посвящение какой-то девушке/женщине (?) – дано с купюрой. Автор второго стихотворения не запечатлел даже первые буквы своих фамилии и имени, назвавшись неизвестным автором. Эта специфическая поэзия имеет компенсаторную природу. Раскрывая особенности юношеской сексуальности, И. С. Кон утверждает, что «юноша испытывает волнующие эротические переживания, к которым он психологически не подготовлен и которые он пытается „заземлить“, „снизить“ с помощью грязных разговоров и сальных анекдотов». См.: Кон И. С. Некоторые особенности психосексуального развития // В мире подростка. М., 1980. С. 234. В случае с юношами-дворянами – с помощью скабрезной поэзии о «грязном сексе», используя выражение И. С. Кона.

359

В самой юнкерской скабрезной поэзии, педалировавшей гомосексуальные отношения мужчин и нестандартные формы гетеросексуального общения, явно прочитывается идея нарочитого, юношески максималистского отрицания нормы, которая вместе с тем четко зафиксирована в сознании авторов.

360

Например, о мизогинистской направленности английской памфлетной литературы XVII века для мужчин из простонародья см.: Репина Л. П. «Новая историческая наука» и социальная история. М., 1998. С. 169–170, 192.

361

Пушкарева Н. Л. Частная жизнь русской женщины: невеста, жена, любовница (X – начало XIX в.). М., 1997. С. 192.

362

Там же.

363

Например, исследующая рождаемость в семьях тверских чиновников начала XIX века на основе метрических книг и формулярных списков Ю. В. Бодрова установила единственный случай добрачной связи и беременности дочери подпоручика Пелагеи Яковлевны Орловой, которая в 1806 году родила сына от губернского секретаря Ивана Петровича Петрова, не будучи замужем. См.: Бодрова Ю. В. Рождаемость в чиновничьей семье начала XIX в. (на материалах Тверской губернии) // Границы в пространстве прошлого: социальные, культурные, идейные аспекты: Сб. ст. участников Второй всеросс. науч. конф. молодых исследователей. Тверь, 15–18 апреля 2007 г. Тверь, 2007.