Восьмая личность. Максин Мей-Фан Чан

терапевтическому танцу.

      «Терпение, – говорю я себе. – Жди».

      В конечном итоге она отводит взгляд от картины, но, замечая мой выжидательный взгляд, опускает глаза долу.

      Я откашливаюсь.

      – Ярлыки могут привести к патологизированию, – говорю я, возвращаясь к ее последнему высказыванию, – но иногда диагноз бывает полезен. Ведь было бы глупостью и даже беспечностью выписывать аспирин при повреждении мозга, бандаж при сломанном запястье или гомеопатию при глубокой депрессии.

      Она морщит лоб.

      – Я боюсь, что меня неправильно поймут, – говорит она, – что мне наклеят ярлык. Заклеймят каким-нибудь видом сумасшествия.

      – Ты считаешь себя сумасшедшей?

      Она пожимает плечами.

      Я наклоняюсь вперед.

      Она откидывается на спинку.

      – Сумасшествие – это состояние ума, – говорю я, – такое страшное, что от него хочется убежать. Возможно, ты всегда считала себя сумасшедшей. И сейчас, придя сюда, ты как бы подтверждаешь это, верно? Ты больше не можешь это скрывать. Люди все равно все узнают. В том числе и я. И с этим страхом к тебе приходят стыд и угрызения совести, потому что ты думаешь, будто это твоя вина – что ты сама навлекла на себя все это. Даже если ты не всегда помнишь, что ты на самом деле натворила. Так что в этой ситуации есть два аспекта: весь мир видит, насколько сильно твое сумасшествие, и ты и сама воспринимаешь себя как разрушительное зло. Сама вешаешь на себя ярлык. Клеймишь себя определенным видом сумасшествия.

      Она изумленно таращится на меня.

      – Я не хочу, чтобы все считали меня чокнутой, – шепчет она.

      – Все?

      – Ну, в основном мачеха.

      Я снова заглядываю в анкету.

      – Ты живешь с мачехой… Анной. Какая она?

      – Зануда. Все еще обращается со мной как с ребенком.

      Ее дыхание учащается.

      – Она поселилась у нас вскоре после того, как мама покончила с собой, и стала заботиться обо мне, ну, обо мне и отце… пока он не слинял, не бросил нас. Мне было шестнадцать.

      – Он не взял тебя с собой?

      – Я ему была не нужна.

      Пауза.

      – Обидно было?

      – Пфф. Я видела, что это неизбежно.

      – Как так?

      – Ему стало скучно. Я наблюдала, как Анна пытается вернуть его, но чем упорнее она старалась, тем сильнее он презирал ее. А потом он с кем-то познакомился. С кем-то помоложе.

      – Я имею в виду, тебе было обидно, что он не взял тебя с собой?

      Она пожимает плечами, отмахиваясь от моей попытки добраться до ее чувств.

      – Анна, естественно, предположила худшее. Что я сорвусь с катушек, сломаюсь. Но я испытала облегчение, когда он ушел. Ну, какая-то часть меня испытала.

      – Мы с тобой попытаемся держаться подальше от предположений, – говорю я. – Мы будем работать с чувствами, моделями мышления и поведения, со сновидениями. Иногда, возможно, будет трудно.

      Она опять пожимает плечами. Садится прямо и откашливается.

      – Я принимала