Горгона. Валерий Бочков

тому же белозубая ухмылка – не может быть у советского человека таких зубов.

      Теперь все смотрели на меня. Драчуны оказались мальчишками, может, чуть старше меня. Побитый разогнулся, отнял ладони от лица. У него кровила губа, по подбородку стекала тонкая красная струйка. Мы встретились взглядом. Это был мой дачный знакомый Алик Купер.

      – Ворона? – Купер тронул скулу и сморщился. – Ты?

      Пожар, ночь, мотоцикл – мы с ним явно подумали об одном и том же. Той ночью я вернулась на дачу, но заснуть так и не смогла. Не могла ни лежать, ни сидеть – меня так и трясло от избытка адреналина. Это было похоже на припадок. А чуть свет, с первой электричкой, я уехала в Москву.

      – Знаешь его? – поинтересовался ковбой у меня.

      – Нет, – я мотнула головой и пошла в сторону Кольца.

      – Погоди…

      – Ну?

      – Минутку… – ковбой подмигнул мне и с размаху пнул Купера ногой. Точно в промежность. Тот беззвучно разинул рот, вытянулся, как солдат, и тут же сложился пополам – будто сломался посередине.

      Острота боли от удара ногой в пах мне неведома (хоть тут природа смилостивилась над женщиной), но мерзость ситуации была очевидной: трое били одного, к тому же последний удар был нанесён явно в мою честь. Конечно, я должна была тут же развернуться и уйти.

      Как же мы любим, оглядываясь в прошлое, прикидывать альтернативные маршруты жизни – а что со мной стало бы, если бы на той развилке я выбрала другую тропинку? Или не встретила этого человека – ведь, господи, то была совершенно случайная встреча. И как бы сложилась вся моя жизнь? Ведь могло же быть всё совсем иначе: белоснежные яхты, а не кухня три на четыре с его мамашей, да и какого чёрта я тогда попёрлась к нему, ведь он мне и не нравился вовсе, этот Ермаков из второго подъезда. Все эти судьбоносные случайности, развилки и повороты, вся зыбкость и непредсказуемость будущего – полная чушь. Кому суждено быть повешенным, тот не утонет. По себе знаю.

      Тогда, у планетария, я развернулась и ушла. Но на принципиальную композицию моей судьбы это не повлияло ничуть.

      Ещё древние греки знали – что предначертано, то и сбудется. Нить жизни прядут три сестры, три Мойры: старшая, Клото, следит за неотвратимостью участи, средняя, Лахесис (эта, несомненно, самая остроумная) отвечает за случайности в нашей жизни, младшая, Антропос, решает, когда обрезать нить. К слову, в «Фаусте» автор перепутал сестёр, вручив старшей Клото роковые ножницы смерти. Сёстры не подчиняются никому, даже богам Олимпа. Ещё бы – они дочки самого Зевса и богини ночного мрака Нюкты. Решение Мойр окончательно и обжалованию не подлежит. Другими словами – изменить свою участь невозможно.

      Однако, получить информацию о своём будущем особого труда не составляет: плывёшь в Дельфы, там на склоне горы Парнас стоит храм Аполлона, приём посетителей круглосуточно. Платишь по прейскуранту – это жрецам, нужно ещё принести жертву хозяину храма – Аполлону. Через пару часов получаешь бумажку с ответом.