Пан Володыевский. Генрик Сенкевич

варваром, – ответил он, – чтобы не видеть их красоты и не преклониться перед нею!

      – Ну, вот видишь! – сказал Заглоба, с улыбкой глядя на вспыхнувшее лицо Кетлинга. – Но только, если ты не варвар, то не гонись за обеими: так делают только турки!

      – Как вы можете предполагать?!

      – Я ничего не предполагаю, я просто говорю… Ах, предатель! Ты им так напел про любовь, что Кшися третий день ходит бледная, точно после болезни. Да и не диво! Сам я, когда был молод, простаивал на морозе с лютней под окнами одной чернушки (на Дрогоевскую была похожа!) и, помнится, пел:

      Ты, ваць-панна, спишь давно,

      Я ж смотрю в твое окно,

      Млею и бледнею…

      Если хочешь, то я научу тебя этой песенке или сочиню другую, новую – у меня на это талант есть! Ты заметил, что Дрогоевская напоминает прежнюю панну Биллевич, только у той волосы как лен и нет пушка над губой; но многие находят в этом особенную красоту и считают за редкость! Она смотрит на тебя очень благосклонно. Я об этом и писал к Скшетуским. Не правда ли, она похожа на Биллевич?

      – В первую минуту я не заметил этого сходства, но возможно… Ростом и фигурой напоминает.

      – А теперь слушай, что я скажу: я тебе открою семейные тайны, и так как ты друг, то ты должен все знать. Смотри, не отплати Володыевскому неблагодарностью – мы оба с пани Маковецкой предназначаем для него одну из этих девушек.

      Тут пан Заглоба стал пристально, в упор смотреть Кетлингу в глаза; тот побледнел и спросил:

      – Которую?

      – Дрогоевскую, – медленно ответил Заглоба.

      И, оттопырив нижнюю губу и насупив брови, он начал моргать своим здоровым глазом.

      Кетлинг молчал до тех пор, пока пан Заглоба не спросил:

      – Ну, что ты на это скажешь, а?

      Кетлинг ответил изменившимся голосом, но твердо:

      – Будьте уверены, что я сумею справиться со своим сердцем, чтобы не вредить Михалу!

      – Ты уверен в этом?

      – Я много выстрадал в жизни, – ответил рыцарь, – но, даю рыцарское слово, я сумею справиться.

      Тут пан Заглоба раскрыл свои объятия.

      – Кетлинг! Нечего справляться с сердцем – дай ему волю, сколько хочешь, я только хотел испытать тебя! Не Дрогоевскую, а гайдучка мы предназначили Михалу.

      Лицо Кетлинга просияло искренней и глубокой радостью; он схватил пана Заглобу в объятия и потом спросил:

      – Они впрямь любят друг друга?

      – А кто может не любить моего гайдучка? Кто? – возразил Заглоба.

      – Значит, и обручение уже было?

      – Обручения еще не было, потому что Михал только что оправился от своего горя, но непременно будет… Положись на меня! Девушка хоть вывертывается, как змейка, но она к нему очень расположена: сабля у нее – первое дело!

      – Я это заметил, ей-богу! – перебил его просиявший Кетлинг.

      – Ага, заметил! Михал еще ту оплакивает, но если уж кого-нибудь полюбит, то, конечно, гайдучка, она на ту похожа, только не так глазами стреляет, потому что моложе. Ну что, не правда ли, все