Две недели в другом городе. Ирвин Шоу

инъекции препаратов, изготовленных из плаценты недавно рожавших женщин, а также из мужских сперматозоидов?

      – Зачем ты это делал? – недоверчиво спросил Джек.

      – Чтобы продлить жизнь. – Деспьер помахал рукой мужчине и светловолосой женщине, проходившим мимо столика. – По-твоему, мне не стоит пытаться продлить жизнь?

      – Ну и как, помогает? – поинтересовался Джек.

      Деспьер пожал плечами:

      – Я жив.

      Официант поставил перед Джеком бокал и налил в него вермут. Деспьер помахал рукой двум длинноволосым девушкам, на бледных лицах которых не было следов косметики; они покинули киностудию на час, чтобы перекусить. Похоже, Деспьер знал каждого второго человека, проходившего мимо столика; он приветствовал всех одним и тем же вялым движением руки и живой, насмешливой улыбкой.

      – Скажи мне, Dottore, – не вынимая сигареты изо рта и щурясь от дыма, произнес развалившийся в кресле Деспьер, – какое впечатление произвел на тебя шедевр Делани, который ты смотрел сегодня утром?

      – Ну, – осторожно начал Джек, – монтаж еще не завершен. Пока рано что-либо говорить.

      – Ты хочешь сказать, получилась дрянь. – На лице Деспьера появилось любопытство.

      – Вовсе нет, – возразил Джек.

      И Делани, и Деспьер были друзьями Джека, и он не считал нужным приносить одного из них в жертву другому ради какой-то журнальной статьи.

      – Дай Бог, чтобы ты был прав, – заметил Деспьер.

      – Что ты имеешь в виду?

      Сегодня Джек в обществе Деспьера испытывал неловкость.

      – Тебе известно не хуже, чем мне, – наш друг Делани прижат к канатам. Один слабый фильм, и ему не найти работы. Ни в Голливуде, ни в Риме, ни в Перу…

      – Я ничего об этом не слышал, – сухо сказал Джек. – Я не слежу за прессой.

      – Ах, – ироническим тоном произнес Деспьер, – если бы у меня были такие преданные друзья…

      – Слушай, Жан-Батист, что ты напишешь в статье? Ты хочешь его прикончить?

      – Я? – Деспьер с наигранным удивлением коснулся рукой груди. – Неужто я слыву человеком, способным на такое?

      – Ты слывешь человеком, способным на многое, – заметил Джек. – Что ты собираешься о нем писать?

      – Еще не решил. – Деспьер улыбнулся, поддразнивая Джека. – Я бедный и честный газетчик, служащий, как все бедные и честные газетчики, одной лишь правде.

      – Каким будет твой материал?

      Деспьер пожал плечами:

      – Я не намерен петь ему дифирамбы, если ты спрашиваешь об этом. За последние десять лет, как тебе известно, он не сделал ни одной приличной картины, хотя по– прежнему держится так, словно изобрел кинокамеру. Позволь задать тебе один вопрос. Он всегда был таким?

      – Каким? – Джек изобразил на лице недоумение.

      – Ты меня понял. Высокомерным, нетерпимым по отношению к тем бездарностям, с которыми вынужден работать, обожающим лесть, глухим к критике, считающим дерьмо, которое он создает, шедеврами; никого не уважающим, ревнивым к