Покров-17. Александр Пелевин

снова хищно заулыбался, сверкнул золотым зубом, прищурился.

      – Да ты гонишь, дед… Как сирены выли, не помнишь?

      – Нет. Что это вообще?

      – Значит, увидишь еще. Ну, как увидишь… – он усмехнулся. Казалось, Блестящий стал относиться ко мне чуть теплее. Значит, сработало. Я ненавидел конфликтовать с людьми. Всегда лучше втереться в доверие, расположить, уболтать. Даже если на тебя наставили обрез.

      – А чем вы тут тогда занимаетесь? – спросил я.

      – Челноки мы, дед. В Химки ездим. Деревянными членами торгуем.

      – Что?

      Блестящий расхохотался, брызнул слюной, кашлянул.

      – Да шучу, боже ж ты мой. Выживаем. Как можем. Я вот с обрезом выживаю. Лучше, чем без обреза.

      – Слушай, убери его уже, я нервничаю, – сказал я.

      – Хер тебе. Вот там видишь поворот? Нам туда.

      Что ж, не сработало.

      Когда машина подъезжала к повороту, Блестящий покосился взглядом на открытый бардачок.

      – О, что за музыка у тебя? Русское поле… чего? Экспериментов? Народные песни что ли слушаешь? «На-На» не слышал. Поставь что-нибудь, нам еще минут десять ехать.

      Народные песни. Ага.

      Я вдавил кнопку проигрывателя. Раздался хриплый, протяжный голос вперемешку с потрескиваниями и шипением:

      Набить до отказа собой могилу —

      Это значит наследовать землю.

      Что же такое наследовать землю?

      Это значит исчерпать терпение,

      Что и требовалось доказать…

      – Вырубай, башка щас лопнет, – сказал Блестящий. – Что ты только слушаешь… Батя у меня таким голосом орал, когда пьяный был.

      Я выключил проигрыватель. Ну конечно, подумал я, ничего удивительного.

      О «Гражданской обороне» я узнал в 92-м году, когда пришел на встречу со студентами факультета журналистики МГУ. Один наглый долговязый парень вместо того, чтобы поддержать разговор о книгах или о журналистике, спросил, слушаю ли я современный российский рок. Я тогда засмеялся. Я вообще редко слушал музыку.

      А долговязый не унимался и продолжал говорить: послушайте, мол, «Гражданскую оборону», я уверен, что вам должно понравиться. Я потом совершенно позабыл об этом, а потом, гуляя по Арбату, наткнулся на надпись черным фломастером на стене: «Гражданская оборона», где буквы «а» были стилизованы под символ анархии. Вспомнил, спустя пару дней ради любопытства раздобыл у знакомых самопальную кассету с криво напечатанным черно-белым вкладышем, поставил дома в магнитофон – и ошалел.

      – Время сейчас такое говно, – продолжал Блестящий. – Вроде и посвободнее, караулы ослабили, на армию совсем болт положили, а грузовики с продуктами ходят реже, и жратвы стало меньше, черт его знает, дед, что будет… Нас тут все забыли нахер. Горбачев забыл, а Ельцин с Гайдаром своим и Чубайсом и подавно забыли. Ты писатель, да, так пиши, пиши! Про всё напиши! Как нас тут забыли, как мы тут живем как звери, как боимся… Ты же не знаешь, да, точно, ты же не знаешь! Ха!

      Он наклонился – из его рта воняло – и понизил голос до хриплого шепота:

      – Тут