Третье лицо. Денис Драгунский

какой я такой умный.

      – А вот такой, – даже несколько запальчиво сказала Аня. – Очень умный! Самый умный!

      Она начала его обнимать и гладить со всей определенностью.

      «А если я такой умный, образованный и интересный, – думал он, ответно лаская Аню, – если я такой замечательный, то почему же ни одна кандидатка наук из отдела анализа на меня даже не посмотрит? Не то чтобы поговорить в буфете про умное… Даже Сонька Маклакова, хотя она только соискательница. Может, самому соискателем прикрепиться? А то так вся жизнь с этой прекрасной принцессой. Утром секс, днем кекс, вечером мультиплекс. Господи, твоя воля».

      – Ты чего задумался? – вдруг спросила Аня.

      – Я?

      – Смотришь в одну точку.

      – Тебе показалось.

      – Наверное, – легко вздохнула Аня. – Давай я лучше в душ пойду.

      – Давай, – тоже вздохнул Артем.

      О гордости и покаянии

повесть зело душеполезна

      – Сын мой, я верю тебе, – сказал игумен одного из московских монастырей известному актеру Алексею Кафтанову. – Верю в искренность твоего раскаяния, в серьезность твоего намерения посвятить себя Богу. Но ты уже не так молод, и душа твоя изъедена грехом гордости. Гордость же есть величайший грех, первейший из смертных грехов, яко рече святой Григорий Великий. Посему тебе я назначаю особое послушание. Благословляю тебя работать уборщиком в гостинице. Суть же послушания не только в труде и молитве, но и в том, что тебя, человека весьма известного, вполне могут узнать некоторые постояльцы. Тебе надлежит смиренно вынести их вопросы и, может быть, злые насмешки или обидную жалость.

      – Отец игумен, а что мне отвечать? – спросил Кафтанов. – Если меня спросят, почему я раньше был на глянцевых обложках, а теперь полы мою в туалетах?

      – Отвечать следует: «На все воля Божья». Будто сам не знаешь.

      – Отец игумен, а можно говорить людям, что я теперь в монастыре и таково мое послушание?

      – Ладно, – сказал игумен. – Можно.

* * *

      Кафтанов катил свою тележку по гостиничному коридору. Заглянул в бумажку. Остановился. Карточкой отпер дверь номера. Взял с тележки ведро, швабру и корзинку разных бутылок, щеток, губок и прочих уборочных принадлежностей.

      Вошел в номер.

      Это был обычный номер с большой кроватью. Сбоку – дверь в санузел. Но в кресле у окна сидела женщина. Довольно молодая – до тридцати лет – и вполне красивая стандартной блондинистой красотой. Длинные ноги, ухоженные ногти, модные часики, аккуратная стрижка.

      – Ах, извините! – Кафтанов шагнул назад. – Вы еще не выехали?

      – Нет, – сказала женщина. – Номер еще не убрали. Странно! Вроде нормальный отель. Но я не желаю торчать целый час в холле или в баре! Так что давайте живее.

      – Да, да, – смутился он. – Но я лично тут ни при чем…

      – Да какая мне разница!

      Она недовольно покосилась на Кафтанова, который был в длинной темной одежде, в шапочке и с несильно отросшей, но заметной седой бородой.

      – Приношу вам искренние извинения от имени